Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, канцлер Российской империи при императрице Елизавете Петровне, в течение полутора десятков лет в политической жизни России был главным действующим лицом, умело продвигая нужных людей и сметая с пути противников. В отличие от многих других персон, вознесённых на властный Олимп империи, а затем переживших крах, Бестужев-Рюмин закончил свои дни не в тюрьме, не на плахе, а в почёте…

Будущий канцлер родился 22 мая 1693 года в Москве в семье сановника Петра Бестужева. Древний род Бестужевых пользовался доверием российских государей. В 1701 году Пётр I дал высочайшее соизволение на то, чтобы Пётр Бестужев и родные его в дальнейшем носили фамилию Бестужевы-Рюмины.

Отец Алексея Бестужева был воеводой в Симбирске, ездил с дипломатическими миссиями в Европу, а в 1712 году был определён гофмейстером к вдовствующей герцогине курляндской Анне Иоанновне для заведования и управления её делами.

В 1708 году 15-летний Алексей Бестужев-Рюмин и его 20-летний брат Михаил по велению Петра I в числе других молодых русских дворян были отправлены на обучение за границу, сначала в Копенгаген, а затем в Берлин. Михаил Бестужев-Рюмин впоследствии всю свою жизнь провёл на дипломатической работе, представляя интересы России в качестве посла в Берлине, Варшаве, Вене и Париже.

Карьерные повороты семьи Бестужевых

Алексей Бестужев-Рюмин после окончания обучения с разрешения Петра I поступил на службу к курфюрсту Ганноверскому Георгу, который пожаловал его в камер-юнкеры.

После того как курфюрст Ганноверский взошёл на английский престол под именем Георга I, Бестужев был отправлен им в качестве личного посланника в Россию. Именно в тот период у Алексея Бестужева завязались тесные связи с Англией, впоследствии повлиявшие на внешнеполитический курс России.

Спустя три года Бестужева отозвали с английской службы в Россию, определив сначала обер-камер-юнкером к вдовствовавшей герцогине курляндской Анне Иоанновне, а затем дипломатом в русское посольство в Дании.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин — русский государственный деятель и дипломат, канцлер Российской империи при Елизавете Петровне.

Карьера Бестужева в течение нескольких лет топталась на месте, даже несмотря на то, что в 1730 году русской императрицей стала Анна Иоанновна, которой успели послужить и Алексей Бестужев, и его отец.

Впрочем, отношения у Бестужева-старшего с императрицей были непростые. Анна Иоанновна в своё время жаловалась в Петербург на то, что назначенный управлять её делами Пётр Бестужев занимается хищением средств. Обвинения эти доказаны не были, но осадок, что называется, остался.

С воцарением Анны Иоанновны Пётр Бестужев получил пост губернатора Нижнего Новгорода, который счёл для себя слишком низким. Недовольство Бестужева дошло до императрицы, и он был отправлен в ссылку в деревню.

Переворот - тюрьма - переворот

Алексей Бестужев в середине 1730-х годов сумел добиться благосклонности фаворита Анны Иоанновны Бирона. В 1740 году 47-летний Алексей Бестужев после четверти века дипломатической работы за рубежом получает титул действительного тайного советника с повелением явиться в Петербург для присутствования в кабинете министров.

Бирон, после смерти Анны Иоанновны ставший регентом при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче, рассчитывал использовать Бестужева в борьбе со своими политическими противниками, однако не успел. Регент был свергнут в ходе переворота фельдмаршалом Минихом, арестован и предан суду. Пострадал и Бестужев, заключённый в Шлиссельбургскую крепость.

Эрнст Иоганн Бирон — фаворит русской императрицы Анны Иоанновны, регент Российской империи в октябре-ноябре 1740 года, граф Священной Римской империи, герцог Курляндии и Семигалии

Казалось, карьера, а возможно, и жизнь окончены. Но что всегда отличало Алексея Петровича Бестужева, так это умение сохранять присутствие духа в самой непростой ситуации. Никаких доказательств его вины следствие найти не смогло, сам он ни в чём не каялся. А тут ещё удачно подоспел новый переворот, после которого на престол взошла дочь Петра Великого Елизавета Петровна. Бестужев, как жертва прежнего режима, был реабилитирован и вернулся на государственную службу.

На вершине власти

В последующие четыре года Бестужев компенсировал весь предыдущий карьерный простой, став сначала вице-канцлером и графом Российской империи, а затем сенатором и, наконец, в 1744 году заняв пост великого канцлера.

Алексей Петрович Бестужев был чрезвычайно непростым человеком. Он водил знакомства со многими, но ни с кем не был дружен по-настоящему. Его радушие к тем или иным людям объяснялось политической целесообразностью текущего момента. Вчерашних союзников в придворной борьбе он затем с лёгкостью предавал.

Канцлер умел собирать убийственный компромат на противников, перехватывая их переписку и предоставляя императрице полученные сведения в подходящий момент.

Елизавета I Петровна — российская императрица из династии Романовых.

Бестужев досконально изучил вкусы, пристрастия, привычки и психологические особенности императрицы. Он умел появляться с докладом тогда, когда было возможно получить нужное ему решение. Бестужев имел целый арсенал приёмов, позволявший обратить внимание Елизаветы на те вопросы, которые были необходимы канцлеру, и оставить в тени другие.

Главной слабостью Бестужева было пристрастие к спиртному, но, даже крепко выпив накануне, он являлся утром к императрице с докладом в нормальном состоянии. Уникальную работоспособность за канцлером признавали даже его самые рьяные ненавистники.

Огромный опыт дипломата позволял Бестужеву умело руководить внешней политикой России, ориентируясь на союзнические отношения с Австрией и Англией. При этом канцлер умел обставить дело так, что австрийские и английские дипломаты платили ему крупные суммы денег, полагая, что российская благосклонность к ним держится исключительно на взятках.

Заговор в пользу Екатерины

Разразившаяся в Европе Семилетняя война смешала все прежние политические расклады в Европе, переведя Англию в стан противников России, а Францию — в стан союзников, однако Бестужева в этот период куда больше стали волновать внутренние проблемы.

Портрет А. П. Бестужева из запасников Гос. Эрмитажа

Здоровье императрицы стало ухудшаться, и в 1757 году тяжёлая болезнь надолго приковала Елизавету к постели. Наследник престола Пётр Фёдорович, горячий поклонник прусского короля Фридриха, люто ненавидел Бестужева, и канцлер платил ему той же монетой. Впрочем, дело было не только в личной неприязни — Бестужев был уверен, что пристрастия Петра Фёдоровича приведут к изменениям внешнеполитического курса, которые будет губительными для России.

Бестужев задумал государственный переворот с целью отстранения Петра в пользу его сына Павла и жены Екатерины. С этой целью он написал письмо генерал-фельдмаршалу Степану Апраксину с требованием вернуть в Россию армию, действующую против пруссаков. На эти войска Бестужев намеревался опереться в своих замыслах.

Но внезапно императрица Елизавета пошла на поправку. О замыслах Бестужева стало известно, и в феврале 1758 года он был арестован.

Большинство компрометирующих бумаг канцлер успел уничтожить, однако от кары это его не спасло.

Он не только был смещён с должности, графского достоинства, чинов и знаков отличий, но и приговорён к смертной казни. В итоге, правда, смертный приговор был заменён ссылкой. В этом смысле ему повезло больше, чем фельдмаршалу Апраксину, который после допроса в Тайной канцелярии скоропостижно скончался.

Почётный пенсионер

После смерти Елизаветы Петровны в 1761 году и воцарения Петра III худшие прогнозы Бестужева об изменении внешней политики России оправдались. Живший в своём имении Горетово под Можайском бывший канцлер с этим уже ничего не мог поделать. Хуже того, в любой момент новый император мог вспомнить о старом недруге и свести с ним счёты.

Но Бестужеву снова повезло. После переворота в июне 1762 года на трон взошла императрица Екатерина, относившаяся к Бестужеву благосклонно. Опала была снята, причём о невиновности Бестужева говорилось в специально выпущенном высочайшем указе, чины и ордена возвращены, более того, отставному канцлеру присвоили звание генерал-фельдмаршала.

Вот только прежнее политическое влияние к Бестужеву уже не вернулось. У Екатерины, благодарной канцлеру за поддержку, которую он ей в своё время оказал, были другие друзья и советники.

Поняв это, он ушёл в отставку. В 1763 году Бестужев выпустил книгу «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания», которая затем также была издана на французском, немецком и шведском языках.

За тридцатичетырехлетнее царствование Екатерины II сменилось три канцлера: М. И. Воронцов, Н. И. Панин и И. А. Остерман. Но Воронцов, верно служивший Петру III и даже приезжавший в Петербург, чтобы уговорить Екатерину отказаться от переворота, продержался недолго и после воцарения императрицы должен был подать в отставку. Что касается Остермана, то он относится к числу марионеточных канцлеров, не оказывавших серьезного влияния на дела. Фактическим руководителем внешнеполитического ведомства до 1797 г. был А. А. Безбородко, формально остававшийся вторым лицом в Коллегии иностранных дел. Внешняя политика относится к той сфере управления, к которой проявляли известный интерес, преимущественно на бытовом уровне, такие императрицы, как Анна Иоанновна и Елизавета Петровна, как известно, освободившие себя от всех государственных забот. В их царствование внешнеполитическое ведомство находилось в руках А. И. Остермана и А. П. Бестужева-Рюмина, определявших внешнеполитический курс страны.

Совсем иная ситуация сложилась при Екатерине II, фактически выполнявшей роль канцлера, вникавшей во все детали внешней политики страны. Если Г. А. Потемкин, находясь вдали от двора, являлся фактическим хозяином наместничества с неограниченными полномочиями, доверенными ему Екатериной, а Е. Р. Дашкова, будучи президентом двух академий, исполняла свои обязанности более или менее самостоятельно, далеко не всегда испрашивая дозволения императрицы, то внешнеполитические дела настолько интересовали императрицу, что находились под ее неусыпным контролем. Объясняется это тем, что внешнеполитический престиж государства был адекватен престижу императрицы внутри страны. Мазанным определяется роль канцлеров при Екатерине - они являлись всего лишь исполнителями ее воли, иногда отстаивавшими свою точку зрения, но в большинстве случаев (в особенности это относится к А. А. Безбородко) безропотно выполнявшими повеления Екатерины.

Н. И. Панин родился в 1718 г. в семье военного служаки Ивана Панина, завершившего свою военную карьеру генерал-поручиком. Хотя он прослужил всю жизнь в армии, но не стяжал военной славы. Его сын Никита начал службу с нижних чинов в конногвардейском полку, вручившем в 1741 г. скипетр Елизавете Петровне. Когда Елизавета Петровна обратила внимание на Никиту Панина, ее фаворит И. И. Шувалов решил избавиться от соперника давно испытанным способом - удалить от двора и взвалить поручение, выполнение которого связано с выездом из столицы. В итоге Панин получил назначение послом в Дании, а затем в Швеции. В последней он зря времени не терял, знакомился с борьбой политических партий, овладевал искусством дипломата. Так как в Швеции были сильны реваншистские настроения, нацеленные на пересмотр Ништадтского мира, то Панину, чтобы обезвредить влияние реваншистов, довелось овладевать всем арсеналом интриг: обострять соперничество противоборствующих «партий», использовать подкупы, поднатореть в лести.

Одновременно, живя в Швеции, Панин усвоил некоторые идеи Просвещения. Он, например, фетишизировал силу законов, которым неукоснительно должно подчиняться все население страны, включая и монарха, - только располагая хорошими законами, страна может достичь благоденствия. Панин считал первейшей обязанностью государства покровительствовать развитию внутренней и особенно внешней торговли, промышленности, использующей богатейшие природные ресурсы страны, совершенствованию путей сообщения (сухопутных и водных), поощрению земледелия. Для достижения этих целей надлежало купцам и промышленникам выдавать на льготных условиях ссуды, защищать отечественную промышленность покровительственными пошлинами.

Дипломата Панина интересовала и судьба крепостных крестьян. Здесь он в принципе придерживался взглядов умеренных просветителей, но вносил в них существенные коррективы. По его мнению, ликвидация крепостного права была преждевременной, но он считал первоочередной задачей государства регламентацию отношений между барином и крестьянином правительственными законами, устанавливавшими размер повинностей в пользу помещика. Нарушителей закона ожидала суровая кара. С таким запасом знаний и убеждений Никита Иванович в 1760 г. прибыл в Россию - его вызвала императрица Елизавета Петровна, поручив ему ответственную задачу воспитателя сына наследника престола - Павла Петровича. Должность обер-гофмейстера среди придворных чинов котировалась достаточно высоко - она беспрепятственно открывала двери двора, позволяла завести с этим двором, то есть с великим князем и великой княгиней, более или менее близкие отношения. Обер-гофмейстер был вхож и в апартаменты императрицы. Все это ставило его в ряд важных сановников.

Согласно инструкции, которой должен был руководствоваться обер-гофмейстер при воспитании сына Екатерины, первейшая обязанность воспитателя состояла в утверждении «в нежном его сердце прямого благочестия, то есть убежденности в вере». Далее следует пространный перечень добродетелей, которые надлежало внушить воспитаннику: добронравие, добродетельное сердце, человеколюбие, кротость, правосудие и др. Панину разрешалось приглашать в общество воспитанника «всякого звания чина и достоинства» людей «доброго состояния», чтобы он мог познать их нужды и научиться отличать добродетельных людей от злонравных.

В обязанность Панина вменялось предупреждение таких пороков, как лесть, трусость, непристойные шутки и др. Из наук, преподаваемых великому князю, первое место должна занимать история России, изучение нравов и обычаев ее народа, примеров отваги при защите Отечества, а также природных ресурсов страны. Что касается остальных предметов, подлежащих усвоению воспитанником, то их перечень отдавался на усмотрение воспитателя. Нам неизвестно, какими педагогическими навыками располагал Никита Иванович, мы не знаем и педагогических принципов, которыми он руководствовался. Известно лишь, что он получил материал для воспитания не лучшего качества: великий князь от рождения до шести лет находился на попечении невежественных нянек, сказочниц, приживалок, считавших благом для ребенка, если его содержат в закрытом душном помещении, укутанным сверх всякой меры. В результате мальчик рос болезненным и хилым, крайне нервным и вспыльчивым. Няньки приучали ребенка к послушанию, запугивая именами императрицы и обер-гофмейстера, так что первое свидание воспитателя с подопечным сопровождалось ревом из-за страха, внушенного няньками. С появлением Панина няньки были удалены от великого князя, но, судя по запискам С. А. Порошина, изо дня в день отмечавшего все события из жизни воспитанника, Панин рвением и сердечными заботами о воспитании не отличался. Отчасти это объяснялось его ленью, отчасти - тем, что на него одновременно с обязанностями воспитателя было возложено в 1763 г. руководство внешнеполитическим ведомством.

Содержание бесед за обеденным столом не дает оснований считать, что Панин руководствовался какой-либо системой в выборе тем. Это была скорее светская или деловая беседа, чуждая детским интересам и разуму малолетнего воспитанника. Поскольку Никита Иванович занимал первое место среди присутствовавших вельмож, то он, и никто другой, определял тему разговора, и в зависимости от настроения Панина за столом царили либо веселье, либо гробовая тишина - молчал Панин, безмолвствовали остальные. Далеко не из всех бесед ребенок мог извлечь для себя какую-либо пользу. Невнимание к наследнику вызывало у последнего раздражение. Изредка, однако, темы бесед с некоторой натяжкой можно отнести к воспитательным. Однажды Панин спросил у воспитанника: «Как вы думаете, повелевать ли лучше или повиноваться?» «На сие изволил сказать государь: все свое время имеет; в иное время лучше повелевать, в иное лучше повиноваться». От воспитателя надо было ожидать рассуждений, оценки и конкретизации ответа, но Панин оставил ответ без внимания.

Воспитательное значение имел рассказ Никиты Ивановича о шведском короле, большом почитателе кукольных комедий, «и как он сам (король), стоя за декорациями, говорил вместо Полишинеля». Панин «рассказывал о сем с насмешкою его величеству», из чего вытекало нравоучение: не дело короля участвовать в кукольных комедиях. Если добавить, что великого князя водили в театр, где ему доводилось наблюдать фривольные сцены, присущие отнюдь не целомудренному веку Екатерины, а также смотреть комедии, рассчитанные вовсе не на детей, то трудно оценить положительно роль Панина в воспитании у Павла добродетелей, предусмотренных инструкцией.

И все же Панин оказал немаловажное влияние на воспитание Павла: во-первых, подбором знавших свое дело воспитателей, среди которых выделялся высокими нравственными качествами и обширными знаниями молодой офицер С. А. Порошин, преподававший наследнику математику, фактический его воспитатель, к сожалению, выполнявший свои обязанности лишь в течение года; во-вторых, по словам А. Г. Тартаковского, Панин вместе с Порошиным «настойчиво внушал наследнику представления о его династических правах». Разумеется, подобные внушения не способствовали установлению доверительных отношений между матерью и сыном - Екатерина смотрела на Павла как на законного наследника и зорко следила за ним, чтобы пресечь всякие попытки воспользоваться своими правами. Особенно усилился разлад между Екатериной и сыном после того, как последний достиг совершеннолетия и с 20 сентября 1772 г., по представлению Панина и его сторонников, мог бы стать если не соправителем, то исполнителем важных правительственных поручений. Екатерина, однако, держала «малый двор» в изоляции и делиться даже малой толикой власти не намеревалась.

Екатерина знала о симпатиях Панина, но лишить его должности и отвадить от двора в первые годы царствования не решалась, ибо учитывала и степень его влияния в придворных кругах, и его активную роль в перевороте, и, наконец, непрочность своего положения на троне. В последующие годы она, напротив, уже была уверена, что ни Панин, ни его воспитанник не представляли угрозы. Екатерина убедилась в крайней необходимости графа на посту главы внешнеполитического ведомства, поскольку тот, являясь ее единомышленником во взглядах на сближение с Пруссией, с усердием выполнял волю императрицы. Но как только Екатерина изменила внешнеполитическую ориентацию, Панин оказался не у дел.

Обстоятельства сложились так, что осторожному Никите Ивановичу пришлось участвовать в бурных событиях 28 июня 1762 г. Отличительная особенность этого переворота состояла в участии в нем, помимо рядовых гвардейцев и гвардейских офицеров, таких вельмож, как Н. И. Панин и гетман К. Г. Разумовский. Вовлечение Панина в ряды заговорщиков было делом достаточно сложным, ибо Никита Иванович не любил рисковать. И все же его удалось уговорить. Тому немало содействовал сам Петр III, наградивший Панина, человека сугубо штатского, ненавидевшего муштру, чином генерал-аншефа. Чин обязывал тщедушного вельможу участвовать в вахтпарадах, построениях всякого рода, к которым был так пристрастен император. Панин отказался от генеральского чина, заявив, что, если будут настаивать на его принятии, он отправится в Швецию. Когда об этом отказе доложили императору, он произнес две оскорбительные в адрес Панина фразы: «Мне все твердили, что Панин умный человек. Могу ли я теперь этому верить?» Петр III все же наградил воспитателя своего сына гражданским чином, соответствовавшим генерал-аншефу .

Дашкова после многих раздумий и сомнений все же решилась заговорить с Паниным, доводившимся ей дальним родственником, «о вероятности низложения с престола Петра III». «Я решилась открыться графу Панину, - писала Дашкова, - при первом моем свидании с ним. Он стоял за соблюдение законности и за содействие Сената». В переводе с дипломатического языка на обыденный слова Панина означали, что он понимал гибельность для страны правления неуравновешенного Петра III, но противился насильственным мерам. «Соблюдение законности» означало, что трон должен наследовать законный преемник, то есть Павел, его, Панина, воспитанник, а Екатерине, матери Павла, до его совершеннолетия отводилась роль регента. Быть может, на каком-то этапе подготовки переворота и его совершения Екатерина и могла согласиться на роль регента, но в обстановке всеобщего ликования по поводу свержения Петра III и воцарения Екатерины мысль о регентстве сама собой исчезла.

Казалось бы, что столь существенные различия во взглядах на цель переворота должны были заставить Екатерину проявить настороженное отношение к Панину и повлиять на его карьеру. Но этого не случилось, во-первых, потому, что более или менее доверительные отношения между малым двором, в особенности Екатериной и Паниным, имели давнюю историю; во-вторых, Панин, видя бесполезность протеста, не настаивал на реализации своего плана; в-третьих, императрица не стала мстить и проявлять враждебность не только к Никите Ивановичу, но и к явным сторонникам свергнутого супруга.

27 октября 1763 г. Панин получил от Екатерины следующий рескрипт: «По теперешним не беструдным обстоятельствам мы за благо во время отсутствия нашего канцлера препоручить вам исправление и производство всех по Иностранной коллегии дел; чего ради и повелеваем вам до возвращения канцлера присутствовать в оной коллегии старшим членом поколику дозволяют вам другие ваши должности». По смыслу рескрипта новая должность Панина была временной, отправлять ее он должен был до возвращения Воронцова из двухлетнего отпуска, но просьба последнего о предоставлении отпуска была ничем иным, как благовидным предлогом ухода в отставку, и Панин почти на 20 лет стал руководителем внешнеполитического ведомства. Назначение Панина, как и вступление на престол Екатерины, получило отклик австрийского посла графа Мерси д"Аржанто, доносившего в Вену в 1763 г.: «Что касается до настоящего времени, то, во-первых, более чем вероятно, что характер новой государыни, составленный из бурных страстей, сделает ее царствование, как в хорошем, так и в худом, весьма оживленным и деятельным; во-вторых, так как Панин был главным орудием к возведению на престол новой государыни и через то достиг непременного права руководить ею в делах правления, то он, конечно, сумеет искусно согласовать сохранение собственного кредита со страстями императрицы. Этот министр чрезвычайно своенравен и искусен в предприятиях, выгодных для его конечной цели» .

В течение продолжительной службы Панину довелось исполнять самые разнообразные поручения Екатерины, в том числе и самого деликатного свойства, не имевшие прямого отношения ни к дипломатии, ни к обязанностям воспитателя, при этом, то пользуясь ее безграничным доверием, то находясь в полуопале. К таким деликатным поручениям относится руководство расследованием двух дел: «дела Хитрово», связанного с намерением Екатерины связать свою судьбу с фаворитом Григорием Орловым брачными узами, и следствия по делу Мировича, неудачно пытавшегося совершить очередной переворот-свергнуть Екатерину и вручить корону томившемуся в заточении в Шлиссельбурге Иоанну Антоновичу.

Первое следствие не обнаружило серьезной опасности для Екатерины, и участники так называемого заговора понесли сравнительно легкое наказание, объясняемое, в частности, и тем, что сам Никита Иванович находился в рядах тех, кто противился этому браку. Что касается Мировича, то он совершил попытку освободить из заточения Иоанна Антоновича в дни, когда императрица находилась в Прибалтике, и она руководила следствием через Панина, проявившего при его проведении и личную инициативу, и верность Екатерине, и неукоснительное выполнение всех ее распоряжений, присылаемых из Риги.

Когда читаешь письма императрицы Панину, то из их содержания вытекают два наблюдения: высокая степень доверия императрицы к Панину и невероятная выдержка Екатерины. Первое известие, полученное императрицей от Панина, по всей видимости, вызвало у нее два чувства: радость по случаю гибели главного претендента на корону и заключения под стражу главного виновника трагедии, происшедшей в Шлиссельбурге, и чувство тревоги, под влиянием которого она выразила сомнение в том, что Мирович действовал в одиночку, и уверенность, что у него были сообщники в Петербурге из числа гвардейцев, готовых повторить то, что два года назад она сама содеяла.

Поведение Екатерины тем более вызывает удивление, что она, получив известие из Петербурга, не бросилась, очертя голову, в столицу, а оставалась в Риге и делала вид, что на небосклоне все спокойно; она, как и раньше, продолжала расточать улыбки, покорять обаянием лифляндских дворян, участвовать в маскарадах, торжественных приемах и пр. Только по письмам императрицы к Панину, достаточно откровенным, можно судить о глубокой тревоге и напряженном ожидании новых вестей из Петербурга. Между Ригой и столицей день и ночь скакали курьеры, доставлявшие донесения Никиты Ивановича и распоряжения императрицы, до мелочей вникавшей в дело. Обращает внимание, с какой поспешностью императрица отвечала на донесения Панина, причем все рескрипты к нему, ради сохранения тайны, она писала собственноручно: 9 июля, 11 и 14 июля, 22 июля. В последнем рескрипте императрица высказала полное удовлетворение действиями Никиты Ивановича: «Лучше сделать не можно было как вы сделали, за что я весьма благодарна... кажется дело гладко» .

Панин активно участвовал и в событиях, развернувшихся в столице Речи Посполитой Варшаве и связанных с выборами нового короля, бывшего фаворита императрицы, Станислава Понятовского. Русской дипломатии при осуществлении своего намерения пришлось преодолевать сопротивление постоянного соперника за преобладание в Европе - Франции, а также Австрии. В результате в месяцы, когда проводилась избирательная кампания в Речи Посполитой, Екатерина сблизилась с Фридрихом II, посчитавшим, что Станислав Понятовский более всего соответствует его видам в Польше. В итоге давления на избирательный сейм 4 июля 1764 г. королем единогласно был избран Станислав Понятовский. Это дало повод Екатерине написать Панину: «Поздравляю вас с королем, которого мы делали» . Справедливости ради отметим, что главным «делателем» короля был не Панин, а Екатерина, державшая в своих руках все нити интриги избирательной кампании и через голову Иностранной коллегии непосредственно общавшаяся с послом России в Варшаве Кайзерлингом и сменившим его Н. В. Репниным.

На 1763 год падает еще два события, к которым имел прямое касательство Панин. Одно из них носило матримониальный характер и связано с попыткой Г. Орлова стать супругом императрицы. Формально эту затею предложил А. П. Бестужев-Рюмин, по повелению Елизаветы Петровны оказавшийся в опале. Этот вельможа опирался в своей карьере на лесть и угодничество, умение предвосхищать тайные желания сильных мира сего. После смерти Анны Ивановны Бестужев предложил Бирону стать регентом Иоанна Антоновича и, проявив незаурядную настойчивость, достиг своего. Теперь, в 1763 г., он, будучи возвращен из ссылки Екатериной, сделал ставку на ее фаворита и, конечно же, с его подачи, уговорил императрицу согласиться на брак. Нам представляется, что Екатерина согласилась на этот шаг поневоле, находясь в состоянии неуверенности за свою судьбу и страшась лишиться короны, которую вручили ей Орловы и которую с той же легкостью могли у нее отнять. Фаворит Григорий Орлов, самый недалекий из братьев, в присутствии императрицы и вельмож хвастливо заявлял, что ему понадобится месяц, чтобы посадить на трон другого претендента. На это Кирилл Разумовский резонно заметил, что Орлов за неделю до переворота был бы повешен.

Согласно версии Дидро, «Бестужев открыл эти замыслы канцлеру Воронцову. Канцлер, не хотев слышать его и прервав на половине речи, сказал: «Чем я заслужил такое унизительное доверие с вашей стороны?» Вслед за тем он побежал к императрице и поставил ей на вид неприличие и опасность такого поступка, советуя, если угодно удержать Орлова как любовника, осыпать его богатствами и почестями, но отнюдь не думать о бракосочетании с ним, столь вредном для нее самой и для народа». От Екатерины он отправился к графу Панину и рассказал ему дело, и умолял его помочь своим влиянием. Панин занял твердую позицию: «Императрица может сделать все, что захочет, но госпожа Орлова не может быть императрицей». Даже если игнорировать сомнительные сведения Дидро об отношении народа к намерению Екатерины сделаться супругой Орлова, то протест против этого намерения со стороны верхов и низов столичного дворянства подтверждается достоверными источниками. Опираясь на их поддержку, императрица без труда отклонила план Бестужева. Хотя Екатерина и понимала, что Орлов может быть только обузой ее царствования, отказать ему без поддержки извне она бы не посмела.

Аналогичная ситуация сложилась и вокруг проекта Н. И. Панина. Если проект Бестужева в значительной мере имел отношение к частной жизни императрицы, то проект Панина имел государственное значение; вносил изменения в структуру высших органов власти: Никита Иванович предлагал создать в стране новое учреждение - Императорский совет и реформировать Сенат. По сути Императорский совет не относился к числу новых и оригинальных учреждений - с подобным учреждением, но под другим названием история страны знакома. Речь идет прежде всего о Верховном тайном совете и Кабинете министров, учрежденных в помощь императрицам, понятия не имевшим об управлении государством. Проект Панина предусматривал создание Императорского совета, состоявшего из императорских советников, «число коих никогда восьми превосходить и меньше шести умалиться не должно». Четверо из советников назначаются статс-секретарями, каждый из которых ведал определенной сферой управления: внутренними делами, внешней политикой, военной и морской отраслями. Надобность в статс-секретарях Панин мотивировал двумя причинами: необходимостью оградить государя от ошибок, «свойственных человечеству», ибо он «никак инако все в полезное действо произвести не может как разумным ее разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон». Вторая причина создания Императорского совета состояла в стремлении отстранить от управления страной временщиков и фаворитов. Фаворитизм, по мнению Никиты Ивановича, - зло, ибо фавориты руководствовались не интересами государства, а личными выгодами.

Подготовленный Паниным проект Манифеста об учреждении Императорского совета подчеркивал, что в прежние времена в производстве дел решающее влияние оказывала «сила персон, нежели власть мест государственных». Новое учреждение должно было положить конец прихотям, взамен которых выступает сила закона. Нередко за правительственными учреждениями «оставалось только их наименование, а все государство одними персонами и их изволениями без знаний и вне мест управляемо было». Компетенция нового учреждения определена в самом общем виде: «все то, что служить может к собственному самодержавию государя, попечению и приращении и исправлении государственном имеет быть в нашем Императорском совете, яко у нас собственно». Императорский совет должен заседать ежедневно, кроме субботы и воскресенья. Каждый статс-секретарь докладывал о делах по своему департаменту, а императрица могла либо принять, либо отклонить подготовленный департаментом проект указа с внесенными во время обсуждения дополнениями.

Императрица не только одобрила проект и подписала Манифест о его создании, но назвала его персональный состав. Возглавлять Императорский совет должен был А. П. Бестужев-Рюмин, а его членами назначались князь Я. П. Шаховской, граф К. Г. Разумовский, Н. И. Панин, граф 3. Г. Чернышев и М.И. Воронцов. На Панина возлагалась обязанность руководителя департамента внутренних дел, иностранных дел - на М. И. Воронцова, военных - Чернышева. Должность статс-секретаря морских дел осталась вакантной .

Казалось, реформатор Панин мог праздновать победу, его престиж укрепился еще более, а во влиянии на императрицу он не имел соперников. И вдруг все радикально изменилось: Екатерина надорвала лист. Это означало отказ от панинского проекта. Причин тому несколько, среди них и та, на которую ссылался С. М. Соловьев: предшественники Императорского совета создавались при беспомощных государынях, не имевших данных для управления страной. Екатерина себя к их числу не причисляла. Следовательно, проект Панина наносил удар по самолюбию императрицы. Кроме того, и это самое главное, Императорский совет, хотя и формально не ограничивал самодержавную власть Екатерины, но ущемлял ее права относительно фаворитов, которых она намеревалась не только использовать для утех, но и привлекать к делам управления. Ясно, что весь клан Орловых настоятельно убеждал отклонить проект Панина. Но как это сделать, чтобы не вызвать ропота влиятельного Панина, которого, надо полагать, поддерживали многие вельможи?

Хитроумный ход Екатерины состоял в том, чтобы похоронить проект чужими руками - она предоставила возможность ознакомиться с проектом влиятельным чиновникам, с тем чтобы те высказали о нем свое мнение. В распоряжении историков имеется два анонимных отзыва. Их авторы не возражали против учреждения Императорского совета, но вносили мелкие дополнения и изменения: например, Совет должен заседать не пять, а четыре раза в неделю, руководителя канцелярии один из анонимов рекомендовал называть не директором, а обер-секретарем. Резко отрицательные суждения о проекте Панина высказал лишь фельдцейхмейстер Вильбоа, полагавший, что «под видом защиты монархии» проект «тонким образом склоняется более к аристократическому правлению», в котором члены Совета «весьма удобно могут выроста в соправителей», что приведет «к разрушению могущества и величия Российской империи». Вильбоа не скупился на комплименты в адрес императрицы: ее мудрость, «благоразумие и светлый взгляд» не нуждаются ни в каком особенном совете.

Угодническая критика проекта как раз и требовалась императрице - появились основания дезавуировать свою подпись. О том, что Вильбоа, угодничая, подлаживался под мнение императрицы и Орловых, а быть может, пользовался их подсказкой, можно судить по тому, что никакой угрозы превращения членов Совета «в соправителей» не существовало, равным образом проект не давал повода для установления аристократического правления: назначение и отстранение членов Совета находились в компетенции императрицы. В данном случае важны были не доводы, не их убедительность, а сам факт неприемлемости проекта всего лишь единственным критиком. Главный аргумент в пользу искусственности доводов Вильбоа состоял в том, что трон занимала умная, энергичная императрица, не намеревавшаяся подчиняться чужой воле.

Фельдцейхмейстер рекомендовал вместо учреждения Императорского совета реформировать Кабинет императрицы, разделив его на необходимые департаменты, притом так, чтобы только известные, законом установленные доклады представляли ей лично и чтобы в каждом департаменте председательствовал статс-секретарь или кабинет-секретарь. Эти секретари принимали входящие и исходящие бумаги, регистрировали их, докладывали в точно определенные часы императрице об их содержании, наконец, составляли проекты указов для подписания императрицей . Таким образом, вместо Императорского совета, учреждения, имевшего политическое значение, Вильбоа предлагал облегчить труд императрицы совершенствованием техники прохождения дел. Подобное предложение вполне устраивало Екатерину. Устраивала ее и вторая часть проекта Панина, предусматривавшего реформу Сената. По мнению Панина, Сенат в его нынешнем виде представлял собой громоздкое учреждение, имевшее незначительный коэффициент полезного действия. Каждый из 30 сенаторов, считал автор проекта, «приезжает на заседание Сената как гость на обед, который еще не знает не только вкуса кушанья, но и блюд, коими будет подчиван».

Что касается деятельности Никиты Ивановича в качестве руководителя внешнеполитического ведомства, то она встречала поддержку императрицы лишь в тех случаях, когда соответствовала ее видам; напротив, императрица игнорировала его мнение, если оно противоречило ее намерениям. Приведем несколько примеров того, как Панин, вопреки своим убеждениям, должен был подчиниться воле императрице и безоговорочно выполнять ее повеления.

В этом отношении показателен крутой поворот во внешнеполитической ориентации России в 1780 г. До этого года Екатерина поддерживала союзнические отношения с Фридрихом II, срок которых истекал в 1777 г. Панин, являвшийся одним из архитекторов так называемой Северной системы, продолжал ориентироваться на Пруссию, в то время как Екатерина считала, что Россия извлекла максимум выгод от союза с Пруссией и настало время сближаться с Австрией, естественной союзницей России в борьбе с Османской империей. Если до 1780 г. Фридрих II рассыпался в лести Екатерине II, получая в ответ щедрую дозу похвал в свой адрес, то с 1780 г. место прусского короля в переписке с императрицей занял австрийский император Иосиф II. С этим поворотом Панин не был согласен, но должен был смиренно выполнять повеления Екатерины.

Вопрос, в конечном счете, клонится к тому, с каким усердием и отдачей Панин выполнял обязанности канцлера. Историки, как и в большинстве случаев, располагают разноречивыми свидетельствами современников. При пользовании ими следует учитывать три обстоятельства: эти свидетельства различаются по национальной принадлежности и по времени составления отзывов. Большинство иностранцев оставили отрицательные характеристики Панина. Мы, однако, еще раз должны напомнить, что критериями оценки иностранцев, в данном случае дипломатов, являются не объективные данные, а степень удовлетворения русским вельможей интересов страны, которую они представляют.

Послы при русском дворе нередко сваливали свои неудачи не на собственные промахи и неумение вести переговоры, а на отрицательные черты характера русского собеседника. Наконец, отзывы неравноценны по содержанию: если дипломаты преимущественное внимание уделяли отношению Панина к служебным обязанностям, то русские авторы пытались осветить его нравственные качества; в хвалебных отзывах нередко проскальзывают нотки панегирика.

Фонвизин писал: «Нрав графа Панина достоин был искреннего почтения и непритворной любви. Твердость его доказывала величие души его. В делах, касательных до блага государства, ни обещания, ни угрозы поколебать его были не в силах. Ничто в свете не могло его принудить предложить монархине свое мнение противу внутреннего своего чувства. Колико благ сия твердость даровала отечеству. От коликих зол она его предохранила. Другие обожали его, самые враги его ощущали во глубине сердец своих к нему почтение и от всех соотечественников его дано было ему наименование честного человека».

Столь же восторженную оценку Панину дал Голицын: «Он был с большим достоинством, и что более всего отличало - какая-то благородность во всех его поступках и в обращении ко всякому внимательность, так что его нельзя было не любить и не почитать: он как будто к себе притягивал. Я в жизни моей не видал вельмож, столь по наружности приятных. Природа его одарила сановитостью во всем, что составить может прекрасного мужчину. Все его подчиненные его боготворили» .

Мнение императрицы о Панине менялось. Во время переворота и много лет после него он пользовался полным ее доверием. Накануне похода в Петергоф для ареста Петра III Екатерина, по ее выражению, созвала «нечто вроде совета», на котором было решено отправить против свергнутого императора и голштинцев четыре гвардейских полка, кирасирский полк и четыре полка пехоты. В числе самых доверенных лиц, принимавших это решение, был Н. И. Панин. В письме к Понятовскому, относящемуся к 1762 г., императрица не жалела хвалебных слов в адрес Панина: это «самый искусный, самый смышленый и самый ревностный человек при моем дворе» . По-иному выглядит Панин под пером императрицы в 1783 г.: «Граф же Панин был ленив по природе и обладал искусством придавать этой лености вид благоразумия и рассчитанности. Он не был одарен ни такой добротою, ни такой свежестью души, как князь Орлов, но он больше жил между людьми и умел скрывать свои недостатки и свои пороки, а они были у него великие».

Похоже, иностранные дипломаты относились к Панину несколько благожелательнее, чем русская императрица. Британский посол Гаррис в 1778 г. доносил: «Надо обладать сверхчеловеческим терпением, чтобы вести дела с людьми настолько ленивыми и не способными ни выслушать вопроса, ни дать рассудительный ответ. Вы едва ли поверите, что граф Панин посвящает деловым занятиям по получасу в день» . В том же 1778 г. посол Франции Карберон отправил депешу со схожим отзывом о Панине: «Граф Панин слаб, как и все лица этого двора, держащиеся милостию; доверие, которым он пользуется, бывает иногда бесполезно. По натуре он чувствителен, а из системы и по привычке ленивец. Слово «нет» ему неизвестно, но обещания свои выполняет редко, и если с его стороны по-видимому лишь изредка встречаешь в чем-нибудь отпор, зато и подаваемые им надежды почти никогда не сбываются. К числу черт его характера принадлежит и хитрость - та хитрость, что он окружает вас вежливостью и тысячами любезностей, заставляющих человека, беседующего с ним о делах, забывать, что он говорит с главным министром императрицы, а этим он отвлекает собеседника от предмета его миссии и сбивает его с серьезного тона, которого следовало бы ему держаться среди увлекательной и опасной беседы» .

Карберон возвратился к теме ленивости Панина еще раз два года спустя, описав его распорядок дня: «Он встает очень поздно, забавляется рассматриванием эстампов или новых книг, потом одевается, принимает являющихся к нему, затем обедает, а после того играет в карты или спит, потом он ужинает и очень поздно ложится. Старшие чиновники его работают нисколько не больше его и проводят время за картежной игрой, причем проигрывают пропасть денег, до шестисот рублей в вечер, как случается, например, с Фонвизиным или Морковым, Бакуниным и др.» В первой половине этого десятилетия посол союзной Пруссии, граф Сольмс, пользовавшийся особым расположением Панина, не отмечал его служебного рвения. В январе 1774 г. Сольмс доносил королю: «Неприятно видеть, что этот министр, который и никогда не был особенно трудолюбив, теперь еще гораздо менее деятелен, и позволяет себе несравненно более развлечений с тех пор, как он покинул двор, чем когда он занимал там должность обер-гофмейстера. Он становится болезненным, боюсь, что он не продержится долго. Дела слишком страдают от такого безделья» .

Итак, иностранные дипломаты, равно как и Екатерина, упрекали Панина в лености. Быть может, ключ к объяснению снижения работоспособности Панина лежит в донесении английского посла Гуннинга, отправленном тремя годами раньше: «В последнее время враги графа Панина распространяют слух, будто бы с ним недавно произошло нечто вроде апоплексического удара, что значительно ослабило его способности. И мне известно, что несколько дней тому назад он сам в присутствии императрицы говорил, что нервы его чрезвычайно ослабели и что он уже не в состоянии много заниматься делом. Все полагают, что он хотел приготовить императрицу к своему удалению от службы, событие, которое очень обрадует графа Потемкина и Чернышевых, так как всего их влияния оказалось недостаточно, чтобы устранить его от должности, хотя в последнее время их мнение перевешивало его мнение во многих случаях» .

О благородстве натуры Панина и его бескорыстии свидетельствует его поступок, изумивший современников. В 1773 г. императрица щедро наградила воспитателя своего сына, достигшего совершеннолетия и более не нуждавшегося в опеке. Никите Ивановичу было пожаловано звание, приравненное к фельдмаршальскому, жалованье со столовыми деньгами, 8412 душ крепостных, 100 тысяч рублей на меблировку дома.

Таков был рыцарь без страха и упрека, честно служивший своему Отечеству. Екатерина, хотя и потешалась над медлительностью Панина (в шутливой характеристике придворных она писала о Панине: «Граф Панин - если когда-либо поторопится»), признавала таланты дипломата и образованного человека. «Когда хочешь рассуждений и хороших общих принципов, - писала императрица в заметке «Портреты нескольких министров, - нужно советоваться с Паниным, но отнюдь не в делах частных, ибо тут он начинает увлекаться и так как он очень упрям, то он только введет вас в заблуждение. Его доля - дела иностранные» . Императрица отправила Панина в отставку в 1781 г., а 31 марта 1783 г. он скончался.

Библиографический список

1. Дашкова, Е. Р. Записки. - Лондон, 1859. - 25 с.
2. Цит. по: Павленко Н. И. Екатерина Великая. - М., 2004. -453 с.
3. Сборник Русского Императорского Исторического Общества (далее: Сб. РИО). Т. 27. - СПб., 1880. - С. 365-372.
4. Там же. - 374 с.
5. Бильбасов, В. А. Исторические монографии. Т. 4. - СПб., - 1901. - С. 15-24.
6. Сб. РИО. Т. 1. - СПб., - 1867. - С. 203-221.
7. Горюшкин, А. В. Граф Никита Панин. - М., - 1989. - С. 99-100.
8. Екатерина Вторая. Записки. - СПб., - 1907. - С. 575-576.
9. Русская Старина. № 5. - СПб., - 1902. - 371 с.
10. Там же. - 372 с.
11. Сб. РИО. Т. 72. - СПб., - 1891. - 415 с.
12. Там же. - 463 с.
13. Сб. РИО. Т. 19. - СПб., - 1876. - 398 с.

Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты Соротокина Нина Матвеевна

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин

Лесток был повержен, но интриги против канцлера Бестужева (1693–1766) продолжались. Шла борьба за власть, за влияние на императрицу, и первейшими противниками Бестужева были братья Шуваловы и примкнувший к ним вице-канцлер Воронцов. Шуваловы были серьезной силой. Иван Иванович был фаворитом, Александр Петрович был главой тайной канцелярии, Петр Иванович, генерал-фельдцейхмейстер, сенатор и делец, был самым богатым человеком России. Иван Иванович Шувалов, двоюродный брат Петра и Александра, появился при дворе в 1747 году, а осенью 1749 года, празднуя в Воскресенском монастыре Нового Иерусалима свои именины, Елизавета пожаловала Ивана Ивановича Шувалова в камер-юнкеры. Возвышение Ивана Ивановича очень поднимало акции всех Шуваловых. Рассказ о них впереди.

С неожиданной стороны появился и еще один смертельный враг. Им стал старший брат Михаил Петрович Бестужев. Граф Михаил Петрович давно служил по дипломатической части. Карьеру свою он начал еще при Петре I. Благодаря уму и образованию он уже в семнадцать лет начал служить секретарем при нашем посольстве в Копенгагене. В двадцать четыре года он камер-юнкер, а в 1720 году стал нашим резидентом в Лондоне. Дальше он быстро поднимался по служебной лестнице. После заключения Ништадтского мира он был назначен посланником в Швецию и продержался на этой должности до 1741 года. Елизавета Петровна назначила его полномочным министром в Варшаве.

В брак с вдовой Ягужинского, Анной Гавриловной, он вступил в 1743 году. Мог ли он предположить, чем для него обернется эта женитьба? В июле месяце супруга была арестована по лопухинскому заговору. Самого Михаила Петровича к делу не привлекли, но все время следствия он содержался под караулом в собственном доме. После того как битая кнутом супруга Анна Гавриловна была отправлена в пожизненную ссылку в Якутск, Михаил Бестужев уехал за границу. Через год он уже наш посланник в Берлине.

И тут к дипломату пришла истинная любовь, это в 56 лет! Предметом страсти стала вдова обер-шенка Гаугвиц. Он решил на ней жениться. При живой жене это было непросто, и Михаил Петрович обратился с просьбой о помощи к брату – всесильному канцлеру. Алексей Петрович должен был исхлопотать у императрицы разрешение на развод и вступление в новый брак. Написал письмо, одно, второе. Осенью 1747 года он послал просьбу на высочайшее имя, но дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Обожженные любовью безрассудны не только в молодости, но и в преклонных летах. Не дожидаясь ответа из Петербурга, Михаил Петрович 30 марта 1749 года обвенчался с обожаемой, и вскоре узнал, что новоиспеченную графиню Бестужеву не признают не только в Петербурге, но и при дворах, где Бестужев был послом. С точки зрения этикета он был двоеженцем, имевшим сожительницу, метрессу, как тогда говорили.

До Михаила Петровича доходили слухи, что в деле о разводе и новой женитьбе младший брат его не только не помощник, но и противник, де, именно он вставляет палки в колеса. Отношения двух братьев были и раньше, как сейчас говорят, «непростыми», а тут уже вспыхнула откровенная ненависть.

Михаил Петрович стал просить помощи у Воронцова, о чем мы узнаем из его письма: «Ваше сиятельство, как уповаю, яко мой милостивый патрон и истинный друг, в сем приключении участие примите, и по искренней своей ко мне дружбе и милости, чинимые иногда паче чаяния против сего невинного моего поступка внушения по справедливости и человеколюбию своему в пользу мою опровергать не оставьте: ибо сие дело не иное, но самое партикулярное, до государственных интересов нимало не касается, и на которое я токмо для успокоения моей совести и для честного жития на свете поступил». Этим письмом Бестужев-старший подтверждал, что переходит в стан противника канцлера. Впрочем, Воронцов ничем не помог Михаилу Петровичу. Помощь пришла со стороны миролюбца Ивана Ивановича Шувалова, который уговорил императрицу признать брак Бестужева законным. В 1752 году Михаил Петрович был призван с супругой в Петербург. Бестужев объявил, что вернется в Россию с единственной целью – отомстить младшему брату и столкнуть его с занимаемой должности. По дороге с Петербург он заболел и приехал в Россию только в 1755 году, в самый разгар интриг. Скажу сразу, что через год он был назначен посланником во Францию, и на этом месте активно интриговал против брата. В 1760 году он умер, по завещанию похоронен в России.

Но до этого еще далеко, вернемся в начало пятидесятых XVIII века. Бестужев по-прежнему противник Пруссии, сторонник Австрии и Англии. Все понимают, что Европа стоит на пороге большой войны. С Францией дипломатические отношения уже прекратились, то же вот-вот произойдет и с Пруссией. Бестужеву надо было искать при дворе союзников против Шуваловых и иже с ними. А где их искать? Вернее всего – среди врагов шуваловского клана. Так у Бестужева появилась идея пойти на примирение с великой княгиней Екатериной Алексеевной. Примирение состоялось, и это заложило фундамент будущим скорбным для Алексея Петровича событиям. Но прежде чем перейти к ним, следует подробно остановиться на фигуре канцлера, человека «неоднозначного» по своим характеристикам. Бог ты мой, какими только уничижительными характеристиками его ни награждали!

Манштейн в своих «Записках о России» пишет, что Бестужев был человеком умным, трудолюбивым, имеющим большой навык в государственных делах, патриотичным, но при этом гордым, мстительным, неблагодарным и в жизни невоздержанным. Екатерина II тоже отдает должное уму и талантам канцлера, но добавляет, что он был пронырлив, деспотичен, подозрителен и мелочен.

А вот Валишевский о Бестужеве: «Он был безусловно не лишен некоторых личных дарований, из тех, что приносят счастье большинству авантюристов; он действовал с помощью тонкой хитрости и грубого нахальства, невозмутимого спокойствия и безошибочного инстинкта внешнего декорума, соединяя их с величавостью, которую он умел сохранить в самых унизительных положениях и которой он вводил в заблуждение не только Елизавету, но и всю Европу. Он властным тоном требовал субсидий России и принимал взятки с таким видом, будто оказывал этим великую честь». А мне кажется, что истинный дипломат именно такими качествами и должен обладать. Или я ничего не понимаю в дипломатии?

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин родился в Москве в дворянской семье 20 мая 1793 года. Был он третьим ребенком (сестра Аграфена и брат Михаил). Отец – Петр Михайлович (1764–1743). Матушку звали Евдокия Михайловна.

Но прежде несколько слов о фамилии. По легенде, семья Бестужевых произошла от некого Гавриила Беста, англичанина из Кента, приехавшего на Русь в 1403 году, то есть еще при Василии I. У Гавриила был сын Яков Рюма, и царствующий тогда Иван III Великий пожаловал этого Рюму в бояре. Отсюда – Бестужевы-Рюмины, которых ни в коем случае нельзя было путать с просто Бестужевыми. Энциклопедия отказывает Бестужевым в английском происхождении, утверждая, что предки их жили в Великом Новгороде и были насильно переселены в Москву Иваном III при разгроме новгородской вольницы. «Бесстуж» по старославянски – «не докучающий ничем». Налицо явное генетическое противоречие. Алексей Петрович всю жизнь только тем и занимался, что опровергал скрытый смысл своей фамилии, докучая каждому, кто подвернется на пути.

А дальше «по тексту». Бывший новгородец Гавриил Бестужев имел сына Якова по прозвищу Рюма. Потомки их верно служили русским государям. Отец описываемого нами канцлера, Петр Михайлович Бестужев, служил у Петра I стольником, тогда же он получил прибавку к фамилии. Государь ему доверял, Петр Михайлович успел побывать и воеводою в Симбирске, исполнял поручения в Берлине и в Вене, а в 1712 году осел в Митаве в качестве гофмейстера при вдовствующей герцогине Анне Иоанновне.

Оба сына Петра Михайловича получили хорошее образование за границей, отлично знали языки. Петр I оценил талант и усердие Алексея Бестужева. В 1712 году император отправил его с русским посольством за границу на Утрехский конгресс. Курфюрст Ганноверский заметил честолюбивого и толкового молодого человека и взял его к себе на службу в чине камер-юнкера. Когда курфюрст под именем Георгия I взошел на английский престол, Алексей Бестужев был послан в Россию сообщить императору радостную весть. При этом его назначили посланником Англии в России. Такая служба была вполне в обычае времени, Петр I относился к этому вполне благосклонно.

Но для русской империи надвигались тяжелые времена. Еще в бытность свою камер-юнкером Алексей Петрович решил попытать счастья и отправил бежавшему за границу царевичу Алексею верноподданническое письмо, в котором называл царевича «будущим царем и государем». «Ожидаю только милостивого ответа, чтобы тотчас удалиться от службы королевской, и лично явлюсь к вашему высочеству». Вот такое он совершил безрассудство, но судьба пожалела его, «милостивого ответа не последовало». Дальнейшая судьба царевича Алексея была ужасной. Его вернули в Россию, началось следствие. В бумагах цесаревича письма Бестужева не было, очевидно, он его уничтожил, а на допросах и устно не обмолвился о ретивости Алексея Петровича.

Но натерпелся наш герой страху. Умный батюшка Петр Михайлович решил взять младшего сына от греха подальше под свое отцовское крыло. В 1718 году Алексей Бестужев уезжает в Курляндию на службу к Анне Иоанновне. Там он получил чин камергера, познакомился с Бироном, у них установились близкие, доверительные отношения. Через два года Алексей Петрович отправился в качестве резидента в Данию. Старший брат Алексея Михаил – разница в возрасте у них была в пять лет – успешнее работал на дипломатическом поприще, младший брат завидовал, у них всю жизнь были натянутые отношения.

Умер Петр I, трон заняла его венценосная супруга. Алексей Петрович понимал, что в Дании карьеры не сделаешь. Он принялся «докучать» императрице – конечно, не ей лично, а окружению. Письма, много писем, в которых он предлагал себя на службу, давал клятвы, не брезговал советами. Но императрице было не до него.

Екатерина I ушла в мир иной. В полной неразберихе с престолонаследием Алексей Петрович сделал правильный выбор: он решил держаться Петра II. Опять письма с предложением собственной персоны. Но по части интриги Бестужеву-младшему трудно было перещеголять Меншикова. Он чуть было не угодил в опалу по делу Девьера-«отравителя». Бестужевские адресаты один за другим отбыли в ссылки. В числе прочих под стражей отправили в дальнюю деревню и сестру Аграфену Петровну, которая слишком активно боролась за чин гофмейстерины. Но Алексея Петровича не тронули, Дания далеко от России.

Будучи еще герцогиней Курляндской, Анна Иоанновна очень благоволила к семейству Бестужевых-Рюминых. Отец – Петр Бестужев – не только заведовал всеми курляндскими делами, но был и любовником герцогини. Потом его место занял Бирон. Это было понижением статуса, но серьезное поражение Петр Михайлович получил тогда, когда предпринял активную попытку посадить на герцогский курдяндский престол Мориса Саксонского. Этого Анна Иоанновна не простила своему бывшему гофмейстеру и любовнику. В 1728 году Анна Иоанновна уличила своего гофмейстера ни много ни мало, как в воровстве. В Петербурге была учинена комиссия, чтобы «считать» Петра Бестужева. Дело кончилось ссылкой.

Корысть отца отразилась и на сыне. Как только Анна Иоанновна заняла русский трон, Алексей Бестужев написал ей «трогательное» письмо: «Я, бедный и беспомощный кадет, житие мое не легче полону, однако я всегда был забвению предан». Вместо возвращения на родину Анна назначила своего «издревле верного раба и служителя», как он себя рекомендовал, резидентом в Гамбург. Алексей Петрович воспринял это назначение как опалу.

Понятно, что Гамбург не Копенгаген, но Алексей провел там время с пользой для себя. Он съездил в Киль, ознакомился с бумагами Голштинского дома и со временем вывез в России много важных документов, в частности духовное завещание Екатерины I.

В 1734 году Алексея Бестужева опять перевели в Данию. Помог случай. В руки Бестужева попал документ, сообщающий о заговоре смоленской шляхты. Алексей немедленно донес об этом Бирону, получил за донос титул тайного советника и получил назначение в Копенгаген. Его имя уже стало популярным в Европе, но не из-за его дипломатических талантов, а из-за аптекарских. Алексей Петрович между делом изобрел весьма популярные в XVIII веке «Бестужевские капли». Свой химический труд он осуществил совместно с химиком Ламоттом – ясное дело, что последний и был главным автором. Но Бестужев умел собирать сливки с любого своего дела. Вот наставления аптекарей: 1 часть полуторохлористого железа растворить в 12 частях спирта с эфиром. Затем жидкость разлить по стеклянным склянкам и выставить на солнечный свет. Держать до тех пор, пока раствор не обесцветится. Потом капли поставить в темное место, со временем они приобретут желтоватый цвет. Пить или мазать – я не поняла, но слово «капли» подразумевает капать, следовательно – пить. Доза не указана.

Все правление Анны Иоанновны Бестужев просидел в Копенгагене, постигая стиль и интриги зарубежной дипломатии, а в 1740 году был вызван в Россию. После казни Волынского Бирону нужен был верный человек, вместе с которым можно было бы противостоять «козням» Остермана. Здесь Бестужева жалуют титулом действительного тайного советника и назначают кабинет-министром. Ему было сорок семь лет. Сбылась долгая, страстная мечта Алексея Петровича, но опять незадача – серьезно заболела Анна Иоанновна. Бестужев костьми лег, чтобы обеспечить Бирону регентство. Он работает днем и ночью, пишет «определения» в пользу Бирона, сочиняет «Позитивную декларацию». Эта «декларация» десять дней лежала у постели умирающей императрицы. Удалось! Эрнст Иоганн Бирон, герцог Курляндский, – регент при младенце-императоре! А через двадцать четыре дня Алексей Бестужев уже в Шлиссельбургской крепости.

При вступлении на трон Елизаветы Петровны Бестужевы опять в чести, оба брата получили графское достоинство. Алексей Петрович был награжден орденом Св. Андрея Первозванного, получил чин вице канцлера, а через четыре года стал великим канцлером.

Бестужев сам старался сделать Воронцова вице-канцлером, через него он надеялся получить более свободный доступ к императрице; случалось, что месяцы проходили, прежде чем Елизавета принимала своего канцлера. Но преданный Франции Воронцов не стал союзником Бестужева, он перешел в противоположный лагерь. От него надо было избавиться хотя бы на время. Воронцов мечтал о путешествии за границу, и Бестужев ему это обеспечил, а в отсутствие путешественника нашел способ скомпрометировать его перед императрицей.

Отстаивая свою приверженность Австрии и Англии, Бестужев говорил Елизавете, что продолжает политику ее великого отца, этого для нее было достаточно. Редкие встречи с канцлером были обусловлены не только ленью Елизаветы, она не любила общества Алексея Бестужева, он был плохим собеседником: скучен, настойчив, не остроумен, фальшив и еще некрасив. Он был старше императрицы на восемнадцать лет и казался стариком: беззубый, с запавшим ртом, небрежно одетый. Не помню, кто это сказал: «Когда Бестужев смеется, это смех сатаны».

Но Алексей Петрович хорошо изучил привычки и вкусы императрицы. Уловив на лице ее следы неудовольствия, он готов был откланяться, но она сама удерживала его, потому что тот успел между делом сообщить такие пряные подробности о жизни европейских дворов, что разжег любопытство царственной собеседницы. В его руках была вся секретная переписка иностранных посланников, поэтому слово «тайна» постоянно присутствовало в разговоре. А какая женщина удержится здесь от вопросов! А уж если тайна касалась Марии-Терезии, вечной соперницы Елизаветы, то беседа могла надолго затянуться. Между придворными сплетнями канцлеру удавалось вложить в голову императрицы все, что ему требовалось.

И не будем забывать, что канцлера всегда поддерживал Алексей Григорьевич Разумовский (чего нельзя сказать о его брате Кирилле Григорьевиче). Кроме того, государыня уважала его образованность и знание европейской политики – здесь он не знал себе равных. Подавая доклад, канцлер умел выглядеть спокойным, невозмутимым, почти величественным. Его нельзя было любить, но было за что уважать.

Все историки сходятся во мнении, что канцлер брал взятки с иностранных дворов, но у него был свой лозунг: «Я тружусь для себя, это правда, но в первую очередь для России, и только потом для себя». А что такое взятки и пенсион от Австрии и Англии, если сама Елизавета говорит: не обеднеют! От враждебных России государств Бестужев никогда не брал денег. В этом отношении показательно дело с Курляндией, которая находилась под протекторатом Польши. Формально герцогом Курляндии был Бирон, но он находился в ссылке в Ярославле и был лишен всех званий. Меж тем на герцогский трон уже какой раз претендовал Мориц Саксонский. Первую попытку этот незаконный сын польского короля предпринял еще при Екатерине I. Не получилось. Теперь Мориц Саксонский – прославленный генерал, находящийся на службе Франции. Дать Морицу курляндское герцогство было очень выгодно для Парижа, и крайне нежелательно для России.

Бестужев пытался уговорить Елизавету вернуть Бирона из ссылки, восстановить его на курляндском престоле, а сыновей его оставить в России в качестве «аманатов», то есть заложников. Если Бирон будет восстановлен в правах, то Франция оставит свои притязания, а наши отношения с Польшей только улучшатся, да и границы будут защищены. Елизавета даже не захотела обсуждать этот вопрос. Дело происходило в конце 1749 года. Саксонский советник Функ сообщил Бестужеву, что в Петербург приезжает польский граф Гуровский. Сей граф заранее в письме предлагал Бестужеву 25 000 золотых червонцев, если тот поможет Гуровскому заполучить Курдяндию.

Бестужев опять вспомнил о Бироне и обратился к Алексею Разумовскому с пространным письмом, в котором объяснял суть дела, а также оповещал о «дерзостно» предложенной Гуровским взятке. Гуровский не успокоился и обратился за помощью к камергеру Андрею Алексеевичу – сыну Бестужева. Камергеру Андрею Бестужеву он предлагал тысячу золотых червонцев «прямо в руки», а также ежегодный пенсион, если тот повлияет на отца. Но Алексей Петрович остался непреклонен (относительно сына ничего точно сказать не могу, Андрей Алексеевич находился с отцом в самых плохих отношениях, там даже до рукоприкладства дело доходило). Граф Гуровский был выслан из Петербурга, но дело так и осталось на мертвой точке. Елизавета категорично отказалась возвращать Бирона из ссылки.

Нравственный облик канцлера Бестужева многие находили удручающим. По отзывам современников он днем пил, а ночью играл. Играл Алексей Петрович по-крупному. Жена жаловалась, что однажды он в одну неделю проиграл 10 000 рублей.