А. Куркин
Киев

Закат европейского рыцарства

"Побеждать и терпеть
поражения надлежит с честью"
Пьер Баярд

Кризис рыцарства наглядно проявился в ходе Столетней войны. Французская тяжелая конница оказалась абсолютно бессильной против пехотного английского строя. Страшный разгром при Креси (1346 г.) и неудавшаяся попытка французов взять реванш при Пуатье (1356 г.) буквально взорвали феодальное общество. Перед потрясенным взором европейского обывателя со всей очевидностью предстал факт относительной бесполезности рыцарства на поле боя.
Однако вряд ли было бы верным считать могильщиками военного сословия английских лучников или швейцарских пикинеров.
Процесс разложения рыцарства как военно-социального института начался несколько ранее ключевых событий Столетней и последующих европейских войн. Креси, Пуатье и Азенкур стали лишь иллюстрацией этого разложения.
Виднейшие представители европейского рыцарства - прежде всего Эдуард III Плантагенет, Иоанн II Валуа и Филипп добрый - предпринимали поистине титанические усилия, чтобы хоть как-то приостановить этот процесс разрушения. Апологеты рыцарства попытались реанимировать легендарные времена героев Круглого стола Артура, выдвигая в противовес идее национальной консолидации идею наднационального всеевропейского рыцарского союза. Английский король Эдуард III, один из главных зачинщиков Столетней войны, при всем своем "нерыцарском" отношении к способам ведения боя (вспомним английскую тактику при Слейсе или Креси), усиленно культивировал нормы куртуазии: посылал королю Франции вызов на поединок, во время боевых действий выдавал французским рыцарям специальные охранные грамоты, дабы они могли прибыть на турнир в Англию и т. д.
В сентябре 1351 года, после громких побед на континенте, Эдуард III создал первый светский рыцарский орден Подвязки. Все 24 кавалера ордена отличились в битве при Креси, во время которой, по преданию, английский король подобрал с земли оторвавшуюся от его одежды подвязку, чтобы дать сигнал к атаке.
Существует и другая версия столь странного орденского знака. Известно, что Эдуард III был не равнодушен к графине Солсбери. Когда во время бала в Виндзорском замке красавица графиня потеряла синюю, усыпанную драгоценными камнями подвязку, король, якобы, поднял ее с пола и громко произнес: "Позор тому, кто плохо об этом подумает". Впоследствии именно эти слова стали девизом первого светского рыцарского ордена.
Французы, извечные оппоненты англичан, считавшие именно Францию родиной рыцарства, мгновенно подхватили инициативу островитян. В том же 1351 г. Иоанн II Валуа в пику Эдуарду III создает французский светский орден Рыцарей Богоматери Благородного Дома (Chevaliers Nostre Dame de la Noble Maison). Знаком ордена стала вышитая на алой мантии черная восьмиконечная звезда, вследствие чего этот рыцарский союз получил второе неофициальное название "орден Звезды".
Наиболее отличившиеся в сражениях кавалеры ордена проводили свои ассамблеи в т. н. Благородном Доме в Сен-Уане (около Сен-Дени). Существовал особый церемониал трапез орденских рыцарей: во время различных празднеств за Столом Почета (Table d"oneur) отводилось три места для принцев, рыцарей, имеющих собственные знамена и однощитных рыцарей - постулантов.
Каждый кавалер ордена Звезды давал обет во время сражения не отдаляться от поля боя дальше, чем на четыре шага (арпана).
Необходимо отметить, что рыцари Звезды остались верны своей клятве. В битве при Пуатье почти 90 членов ордена и их свиты погибли из-за того, что отказались спасаться бегством. Да и сам король Франции Иоанн II, глава ордена, презрев государственные интересы, до конца остался на поле боя и попал в плен. Со смертью Иоанна II в английском плену (1364 г.) орден Рыцарей Богоматери Благородного Дома распался.
Одним из самых известных рыцарских орденов, прошедших эволюцию от непосредственно корпоративного объединения до награды как таковой, являлся орден Золотого Руна, основанный в Брюгге 10 февраля 1430 года (по другим данным - 10 января 1429 г.) герцогом Бургундии Филиппом Добрым*1.
Орден был основан в честь бракосочетания Филиппа Доброго и Изабеллы Португальской и первоначально замышлялся как личный орден бургундского герцога.
Формально орден Золотого Руна (Toison d"or) был посвящен деве Марии и святому Андрею и преследовал благую цель охраны церкви и веры. Число членов ордена первоначально ограничивалось двадцатью четырьмя самыми знатными рыцарями.
Первыми кавалерами ордена стали сам Филипп Добрый и Гийом Вьенский.
Наряду с рыцарями в орден входили и служащие: канцлер, казначей, секретарь, герольдмейстер со штатом герольдов и свиты. Первым канцлером ордена стал епископ Шалонский Жан Жермен, первым герольдмейстером - Жан Лефевр.
Имена герольдов традиционно повторяли имена из сеньоров: Шароле, Зеландии, Берри, Сицилии, Австрии и т. д.
Первый из оруженосцев носил имя Огниво (Fusil) в связи с изображением кремня - эмблемы Филиппа Доброго - в орденской цепи. Другие оруженосцы имели столь же звучные и романтические имена: Настойчивость (Perseverance), Смиренная Просьба (Humble Regueste), Сладострастная Мысль (Doulce Pensee), Дозволенное Преследование (Leal Poursuite) и т. д.
Сам герольдмейстер носил имя "Золотое Руно".
Мишо Тайеван в поэтической форме подчеркивал духовно-рыцарский характер ордена:
Не для того, чтоб прочим быть под стать,
Не для игры отнюдь или забавы,
Но чтобы Господу хвалу воздать,
И чая верным - почести и славы.
Знак ордена представлял собой золотое изображение овечьей шкуры, похищенной из Колхиды Язоном, которое укреплялось на цепи. Двадцать восемь звеньев цепи несли изображения кремней с языками пламени и огнив со сценами битвы Язона с драконом.
Духовное начало ордена подчеркивалось строгим ритуалом: обязательное посещение церкви и хождение к мессе, расположение рыцарей во время ассамблей в креслах каноников, поминовение усопших кавалеров ордена по церковному чину и т. д.
Однако очень скоро недоброжелателями бургундского герцога было подмечено противоречие между символикой и этической концепцией ордена:

Для бога и людей презренны
Идущие, поправ закон,
Путем обмана и измены, -
К отважных лику не причтен
Руно колхидское Язон,
Похитивший изменой лишь.
Покражу все ж не утаишь.
(Ален Шартье)

Выход из затруднительного положения был найден канцлером ордена Жаном Жерменом, который обратил внимание Филиппа Доброго на сцену из святого Писания: Гедеон разостлал шерсть на которую выпала роса небесная. Таким образом Язоновское руно (Vellus yasonis) эволюционировало в символ тайны зачатия Девы Марии, а сам орден получил свое второе имя "Знак Гедеона" (Gedeonis signa).
Гийом Филастр, новый канцлер ордена, пошел дальше своего предшественника и отыскал в Писании еще четыре руна, сверх упомянутого, с которыми связаны Иаков, Иов, царь Давид и царь Моавитянский. Пестрые овцы Иакова стали рассматриваться как символ справедливости (fustitia).
Филастр не уставал повторять Карлу Смелому: "Ваш отец учредил сей орден отнюдь не напрасно, как говорят некоторые". Сам Карл, стремясь воплотить в жизнь оторванные от реальности идеи консолидации европейского рыцарства, обменялся с английским королем Эдуардом IV Йорком знаками орденов Золотого руна и Подвязки. Объединения, однако, не произошло. Со смертью Карла Смелого главой ордена стал эрцгерцог Австрии, а впоследствии император Священной Римской империи Максимилиан Габсбург, зять Бургунда. Орден Золотого Руна благополучно пережил гибель рыцарства, став в итоге родоначальником европейской наградной орденской системы.
Генезис социальных отношений в Западной и Центральной Европе XV в., рождение новой политической концепции служения государству, наконец, рост социально-экономического значения т. н. "третьего сословия" волей-неволей заставили рыцарство адаптироваться в системе изменяющихся этических ценностей. Филипп де Мезьер предпринял рискованную попытку консолидации всех трех сословий ("те, кто молятся", "те, кто сражаются" и "те, кто пашут") путем вступления их представителей в ряды основанного им ордена Страстей Господних (Ordre de la passion). По замыслу Мезьера верхушку ордена (гроссмейстер и рыцари) должна была составить аристократия, из рядов духовенства могли избираться патриарх и викарные епископы, купечество поставляло братьев, а крестьяне и буржуа - слуг. К классическим обетам духовно-рыцарских орденов (бедности и послушания) Мезьер добавил обет супружеского целомудрия и обет стремления к высшему личному совершенству (summa perfectio).
Создавая орден Страстей Господних прежде всего с целью противодействия турецкой экспансии, Филипп де Мезьер, еще сам того не осознавая, чисто интуитивно вплотную подошел к реализации идеи "общего блага", столь значимого некогда для основ римского права. В какой-то степени Мезьер предвосхитил единственную в своем роде всесословную награду, коей впоследствии будет являться основанный Наполеоном I "Орден Почетного Легиона".
Однако далеко не все представители европейского рыцарства осознавали необходимость сотрудничества с "третьим сословием". Более того, многие феодалы искали причины упадка военной касты в забвении ею "добрых рыцарских обычаев" и всеми силами стремились их возродить. Более всех на этой стезе преуспел герцог Бургундии Карл Смелый. Страстный почитатель рыцарских традиций, Карл с детства увлекался чтением жизнеописаний Александра Македонского и Цезаря, Карла Великого и Людовика Святого. Под пером создателей героических романов и Македонянин, и святой Михаил превращались в рыцарей "без страха и упрека", служа примером честолюбивому Бургундцу. Стараниями Карла Бургундия превратилась в некий оазис рыцарства с пышной атрибутикой и реанимированной куртуазией. Апогея своего развития достигли рыцарские праздники - турниры, обставлявшиеся тем пышнее, чем менее заметным становилось влияние рыцарской конницы на исход настоящих сражений. Феодальная знать, чувствуя постепенное увеличение удельного веса представителей "нового дворянства", которое все теснее группировалось вокруг монарших престолов, старалась всеми возможными средствами заявить о своей индивидуальности. Все это нашло отражение в архитектуре, одежде, манере поведения. Современного читателя не могут не поразить, например, многочисленные обеты представителей военно-политической элиты того времени. Так, на пиру, который Эдуард III давал перед отправкой во Францию, граф Солберси, по словам Фруассара, поклялся своей Даме сердца не открывать правого глаза до тех пор, пока не одержит победы в бою с французами*2.
Еще более нелепой и в какой-то степени бесчеловечной была клятва жены Эдуарда III Филиппы Генегау, данная ею на том же достопамятном пиру:

Узнала плоть моя, дитя во мне растет.
Чуть зыблется оно, не ожидая бед.
Но я клянусь Творцу и приношу обет…
Плод чрева моего не явится на свет,
Доколе же сама, в те чужды земли вшед,
Я не узрю плоды обещанных побед.
А коль рожу дитя, то этот вот стилет
Жизнь и ему, и мне без страха пресечет,
Пусть душу погублю и плод за ней во след!

Французский полководец Бертран дю Геклен, научившийся у англичан "нерыцарским" способам ведения боя, тем не менее так и не смог избавиться от некоторых нелепостей куртуазного поведения. Например, как-то перед поединком с английским рыцарем он дал обет не обнажать меча, пока не съест три миски винной похлебки во имя пресвятой Троицы.
А вот примеры рыцарских обетов, данных на пиру в Лилле (1454 г.) в присутствии Филиппа Доброго. "Клянусь не ложиться в постель по субботам и не оставаться в одном и том же городе более 15 суток, покуда не убью сарацина", "Клянусь по пятницам не задавать корма своему коню, пока не дотронусь до вражеского знамени" и т. д.
Нормы куртуазного поведения становились все более причудливыми и оторванными от реальности. В частности, на пути служения Даме сердца рыцарь был обязан поочередно пройти ряд этапов.
Сперва рыцарь определял "свою" Даму - как правило, замужнюю женщину - и, не открывая ей своих чувств, начинал совершать различные подвиги, которые посвящал своей избраннице. На этом этапе рыцарь назывался "Таящийся".
Когда объект страсти обращал внимание на своего "воздыхателя", последний переходил в разряд "Молящего".
Если Дама внимала мольбам своего кавалера о снисхождении и внимании, тот становился официально признанным "Поклонником".
Наконец, когда Дама демонстрировала рыцарю взаимность - дарила сувениры, повязывала на его турнирное копье свой шарф или оторванный рукав платья, - счастливец достигал наивысшего ранга куртуазии и превращался в "Возлюбленного".
Однако максимум того, что мог получить из амурных наслаждений истинно куртуазный рыцарь (и на что мог рассчитывать!) - являлся краткий поцелуй, ибо смысл рыцарского служения Даме заключался в страдании, а не в обладании. Примеры же трагической любви Тристана и Ланселота к замужним женщинам лишь укрепляли истинных "Возлюбленных" в мыслях о недостижимости плода их страсти.
Жизнь, однако, брала свое. Так, во Франции в XV в. существовал эротический орден Воздыхателей и Воздыхательниц (Galois et Galoises), члены которого давали обет летом носить шубы и муфты, а зимой - легкое платье.
Если к рыцарю приходил его собрат по ордену, первый обязывался предоставить в его распоряжение свой дом и жену, сам же, в свою очередь, отправлялся к "Воздыхательнице" гостя.
Элементы фантасмагории все ощутимей вторгались в рыцарский быт, а в основу сценариев рыцарских празднеств стали ложиться сказочные сюжеты с карликами, сковавшими великанов, могущественными колдуньями из подземных замков и принцессами с неведомых островов. Типичный образчик подобного турнира, устроенного в Брюгге (1468 г.) в честь бракосочетания Карла Смелого с Маргаритой Йорк оставил в своих воспоминаниях церемониймейстер бургундского двора Оливье де ла Марш. Более детальное описание сопутствующего турниру церемониала содержится в т. н. "Турнирной книге" Рене I Анжуйского, короля Сицилийского (1460-е гг.)*3.
Рассказывая о турнире между герцогами Бретани и Бурбона, автор старался показать не столько саму схватку, сколько предваряющие ее элементы рыцарской куртуазии, составить некий идеальный свод правил или положений турнирного этикета.
Инициатор описываемого турнира Франциск II, герцог Бретонский, являвшийся "зачинщиком" (авентюрьером), направил Жану II, герцогу Бурбонскому, который оказался, таким образом, принимающим (мантенадором) формальный вызов на поединок.
Посольство бретонского герцога возглавил т. н. "король оружия" (первый оруженосец), сопровождаемый четырьмя герольдами - глашатаями.

При входе в город, в котором должен был состояться турнир, процессия выстроилась в строго определенной последовательности: сперва шли "вызывающий" и "принимающий", следом двигались "король оружия", герольды с помощниками и герцогская свита. "Король оружия" был облачен в геральдическую мантию, стилизованную под горностаевый мех, один из символов Бретани, держал в руках турнирный меч и свиток с гербами участников турнира и росписью их размещения по квартирам. Один из герольдов нес в развернутом виде турнирную афишу и громко выкрикивал содержание вызова своего сеньора.
Второй день рыцарского праздника был посвящен вносу знамен участников на квартиры: сперва - стяг герцога Бретонского, после - Бурбонского.
Затем в специально огороженном месте - в ряде случаев им мог стать городской собор, - были выставлены знаки рыцарей, принимающих участие в турнире. Самые знатные дамы в сопровождении герольдов осматривали эти знаки, - как правило, турнирные шлемы с гербовыми нашлемниками - дабы отметить эмблему того рыцаря, который когда-либо злословил в их адрес. Каждый подобный прецедент разбирался геральдической комиссией и рыцарь, в случае доказательства его вины, нес наказание - изгонялся с турнира.
На третий день участникам состязаний были зачитаны турнирные правила, и рыцари поклялись в их соблюдении. Дамы выбирали главного судью турнира - "Рыцаря чести", который мог остановить тот или иной поединок, либо удалить с поля рыцаря, использовавшего запрещенный прием.
Непосредственно турнирным состязаниям был посвящен пятый день.
После прохождения соответствующей религиозной процедуры герцоги Бретонский и Бурбонский во главе своих отрядов заняли места по краям ристалища и изготовились к бою.
Турнирное поле представляло собой прямоугольную площадку, обнесенную двойной оградой. За оградой, в центре, располагалась трибуна судей, справа и слева от нее - ложи для знатных дам и сеньоров.
По двум сторонам ристалища были поставлены шатры участников и выставлены их знамена. Вооружение и снаряжение рыцарей состояло из турнирного меча, деревянной булавы и полудоспеха с решетчатым шлемом. Шлем нес гербовую эмблему хозяина - клейнод, каковой у герцога Бретонского являлось объемное изображение леопарда, помещенного между двумя, окрашенными в цвет горностаевой мантии, рогами, а у герцога Бурбонского - золоченое изображение лилии. Гербовая символика дублировалась на табарах рыцарей и попонах их коней. Все остальные участники турнира также были облачены в одежды гербовых цветов и имели аналогичное вооружение.
Описанию самого боя автор "Турнирной книги" уделяет сравнительно мало места, да и сама схватка, судя по всему, была весьма скоротечна.
Одна из иллюстраций книги, выполненная, по всей видимости, придворным художником Рене Анжуйского Бартоломью д"Эйком, показывает схватку рыцарей "внутри барьеров". В центре боя - Рыцарь Чести с белым стягом в руках, которым он подавал сигналы к началу и остановке боя или к удалению с ристалища рыцарей, нарушивших правила. Голова Рыцаря Чести обнажена, а его шлем выставлен на одной из трибун.
По окончании боя главный судья и герольды избирали "Даму турнира", которая вместе со своими двумя помощницами (дамуазель) вручала победителям призы и подарки.
Диспропорция в описании турнирного церемониала и самого состязания, которое приводит источник, отражает типичную для XV в. картину вырождения европейского рыцарства как боевой силы.
Турниры все более превращаются в костюмированные спектакли и все менее напоминают тот апофеоз первородной силы, который царил на ристалищах за двести лет до этого:

Датчанин гневным взглядом окинул чужака,
Коням всадили шпоры наездники в бока,
Во вражий щит нацелясь, склонились копья их,
И Людегаст встревожился, хоть был могуч и лих.
С разбега сшиблись кони и на дыбы взвились,
Потом друг мимо друга как ветер пронеслись.
Бойцы их повернули и съехались опять,
Чтоб счастье в схватке яростной мечами попытать.
Врага ударил Зигфрид, и дрогнула земля.
Столбом взметнулись искры над шлемом короля,
Как будто кто-то рядом большой костер зажег,
Бойцы друг друга стоили: взять верх никто не мог.*4

Справедливости ради необходимо отметить, что полностью безопасными для своих участников турниры так и не стали, а утверждения ряда исследователей рыцарской эпохи (не раз, кстати, критиковавшиеся в последнее время), что воин, выбитый из седла, не мог встать без посторонней помощи, имеют реальные обоснования. Такие разновидности турнирных поединков, как гештех "закованных в броню" или реннен, в которых участники на всем скаку стремились выбить друг друга из копьями из седел, были весьма опасны. Действительно, рыцарь, проигравший копейную сшибку, получивший страшный удар в грудь или голову и со всего размаха рухнувший на землю, вряд ли способен был после этого подняться на ноги без посторонней помощи.
Можно упомянуть и хрестоматийный пример трагического стечения обстоятельств и преступной небрежности оруженосцев - гибель французского короля Генриха II на турнире в 1559 году. Причиной смерти венценосца стало незафиксированное забрало, под которое проникли осколки копья графа Монтгомери.
В терминологии, относящейся к рыцарским состязаниям, наблюдается традиционная путаница, связанная как с разночтением источников, так и с невозможностью полной филологической адаптации.
Кроме того, необходимо учитывать и различные нововведения в те или иные турнирные упражнения, которые феодалы осуществляли, руководствуясь как собственными вкусами, так и национальными ментальными характеристиками.
Более или менее различимы конные и пешие бои, которые могли быть парными и групповыми. Парный конный бой на копьях (нем. geschtech, фр. juxta, ит. dgostra) имел такие разновидности как гештех "высоких седел", "общенемецкий" гештех и гештех "закованных в броню". К парным конным боям относится и реннен (нем. "скачки"), в котором выделяется т. н. "точный" реннен. Конный групповой бой, собственно турнир (фр. Turneu), также различался по вооружению участников и способам ведения схватки. Личные способности боец мог продемонстрировать в ходе выполнения различных турнирных упражнений - квинтата, кольца и т. д., различимых под общим итальянским термином багордо.
Однако реалии Столетней войны свели на нет все то мастерство, которое рыцарство демонстрировало на турнирах.
А на завершающем этапе войн Карла Смелого или в ходе войны Алой и Белой роз о рыцарских любезностях противники уже старались и не вспоминать.

Вызовы на поединок, которые посылали друг другу враждующие короли, императоры или герцоги, все чаще стали рассматриваться как пустая, ни к чему не обязывающая формальность.
Тем не менее, словно зарницы канувших в лету героических времен, на полях сражений Позднего средневековья внезапно вспыхивали искры рыцарского благородства.В 1351 г. в Бретани возле города Плоэрмеля между французами с одной стороны, и англичанами и немцами с дру-гой произошел турнир-бой - "битва тридцати". Противники выделили по 30 участников во главе с маршалом Франции Жаном де Бомануаром и английским капитаном Джоном Бемборо, которые и сразились за всех перед строем. В ходе этого турнира-сражения рыцари и оруженосцы могли убить врага или взять его в плен. Причем пленные безо всякой охраны ожидали окончания битвы и могли снова вступить в бой лишь в случае гибели своего победителя, ибо его смерть освобождала их от клятвы.
Интересно, что оба войска, наблюдавшие за битвой и не помышляли вмешаться в нее на стороне своих.
Во время Грюнвальдского сражения (1410) немецкий рыцарь Дипольд Кектеритц фон Дибер подъехал к фронту польской хоругви и вызвал на поединок короля Ягайло (Владислава), и опять-таки никто из польских рыцарей не осмелился воспрепятствовать поединку, за исключением королевского нотария Збигнева Олесинского, не связанного нормами рыцарской этики.
В том же 1410 году в бою у города Коронова поляки и немцы по взаимной договоренности для раза прерывали битву, чтобы передохнуть.
Громкими победами в поединках насмерть - "судах Божьих оружием" - прославили свои имена такие известные рыцари и полководцы, как дю Геклен, Хоквуд, Тремуйль, Ла Гир, Сентрайль.
В 1501 г. у города Барлетта знаменитый Пьер Баярд в ходе поединка сразил известного испанского рыцаря Сото-Майора.
По злой иронии судьбы, самые именитые рыцари Позднего средневековья - Треймуль, Карл Смелый и Баярд - пали от рук представителей того самого "третьего сословия", которое они так презирали: первый был убит пушечным ядром, второй погиб под пиками ополченцев, третий получил смертельную рану мушкетной пулей.
Нравственные идеалы рыцарства, которые столь рьяно отстаивали такие видные представители рыцарской литературы, как Жан Фруассар, Оливье де Ла Марш, Жан Молине и Жан д"Отон, оказались вытеснены прагматическими нормами "новых людей" - Филиппом де Коммином, Жаном де Бюзем и Никколо Макиавелли, которые в своих произведениях развили концепцию "общего блага" до идей патриотизма.
Боевая же ценность рыцарства, миф о которой проповедовали Карл Смелый, Гастон де Фуа и Пьер Баярд, была безжалостно повергнута полководцами новой эпохи Максимилианом Габсбургом, Жаком де Ромоном и Гонсало де Кордова, сделавшими ставку на безликие и дисциплинированные пехотные массы.
Развитие металлургии и "поточное" производство оружия в XIV - XV вв. привело к относительной дешевизне боевого снаряжения. Шлемы, кольчуги и мечи стали демократическим вооружением. Последний факт стимулировал количественное увеличение отрядов хорошо вооруженных наемников - "простолюдинов", которые по своим боевым качествам первоначально сравнялись с рыцарским ополчением, а затем превзошли его. Так Филипп де Коммин рисует весьма неприглядную картину воинского профессионализма феодальной бургундской конницы в битве при Монлери (1465 г.): "Примерно из 1200 этих кавалеристов не более 50, как я полагаю, умели держать копье наперевес и от силы 400 были в кирасах, а слуги все были невооруженными, поскольку долгие годы не знали войны."*5
Следует подчеркнуть, что эволюция огнестрельного оружия не сыграла в упадке рыцарства той решающей роли, какую ей приписывает историографическая традиция. Атаки тяжелой конницы значительно эффективней отражались с помощью английского лука или швейцарской пики.
Лишь простота обучения стрельбе из кулеврины и аркебузы, доступность, демократичность нового вида вооружения, помноженные на психологический эффект, которым оно обладало, позволило последнему к середине XVI в. вытеснить из европейского военного дела лук, а к середине XVIII в. - пехотную пику.
Камнем преткновения для специалистов в области истории военного дела стала периодизация рыцарской эпохи, выявление неких, как правило, искусственно подогнанных под общий знаменатель вех зарождения, развития и гибели европейского рыцарства.

Очевидно, что истоки зарождения рыцарства именно как военно-социального института лежат не в изобретении стремени или ратификации бенефициальной реформы Карла Мартелла, а причины его упадка и гибели вряд ли стоит искать в мастерстве и дисциплинированности швейцарского алебардиста или испанского мушкетера. К тому же, сам термин "рыцарство" крайне условен и может интерпретироваться в совершенно различных филологических, этических и военных плоскостях. Эмпирический образ мышления человека требует четкой датировки того или иного явления. Однако хронология таких аспектов социальной деятельности, как политика или экономика, обычно очень трудно поддается дешифровке. Поэтому, ведя речь о закате рыцарства и учитывая условность как фразеологии, так и самого явления, можно ответственно заявлять лишь о тех хронологических вехах, которые сами современники событий интерпретировали идентично заданному положению и документально зафиксировали.
Так, французское рыцарство, как военная корпорация, потеряло свой профессиональный иммунитет и теоретически было отменено благодаря королевским ордонансам от 1445-1447 гг. То же самое произошло в 1471 г. и с бургундским рыцарством.
При всей своей внешней схожести рыцарское знамя и рота жандармов были абсолютно различны по внутреннему содержанию. Сложно представить барона, который получает отпуск в строго определенное время и на четко ограниченный срок, который выполняет строевые приемы и делит куртизанку со своим сержантом.
В XIV - XV вв. европейское рыцарство теряет и свои сословные ограждения. Патрициант итальянских коммун и нидерландских городов, воспринимая рыцарскую атрибутику как элемент некой утонченной игры, обзаводится собственными гербами и гордыми девизами. В то же время многие дворяне начинают пренебрегать обрядом посвящения в рыцари, а овладение семью рыцарскими искусствами сводится к нерегулярным упражнениям в вольтижировке и фехтовании.
Тем не менее, рыцарские идеалы сумели надолго пережить своих создателей. Эпоха Нового времени наложила на них свой отпечаток, и рыцарское кредо "жизнь - ничто, честь - все" было в конце концов трансформировано в девиз французского ордена Почетного легиона: ЧЕСТЬ И РОДИНА.

Примечания :
*1. Всеволодов И. В. Беседы о фалеристике. Из истории наградных систем. М., 1990.
*2. Froisser I. Chronigues. V. I, Paris, 1975.
*3. Le Livre des Tournois du Roi Rene. Herscher, 1986.
*4. Песнь о Нибелунгах. Л., 1972.
*5. Коммин Ф. Мемуары. М.; 1986.

Иллюстрации (художник - А. Куркин):
На первой странице обложки:
Доспех эрцгерцога Сигизмунда Тирольского.
Изготовлен знаменитым аугсбургским оружейником Лоренцом Хельмшмидтом для восемнадцатилетнего эрцгерцога в 1480 году. В настоящее время хранится в Вене.
Рис. 1. Варианты цепей и знаков ордена Золотого Руна.
Рис. 2. Вооружение и снаряжение для конного боя (турнира) Франциска II, герцога Бретонского (из "турнирной книги" Рене Анжуйского).
Рис 3. "Готический" доспех и его элементы (вторая половина XV в. Германия).
Рис. 4. Полное вооружение и снаряжение капитана жандармов, выполненное в "готическом" стиле. (середина XV в. Франция, Германия).

Любое использование материалов допускается только с разрешения редакции.
При использовании материалов ссылка на "PARA BELLVM" ОБЯЗАТЕЛЬНА.

Страница 1

XIV век был апофеозом рыцарства, временем его наивысшего расцвета и кульминацией рыцарского поведения. В этот период доблестный рыцарь по-прежнему оставался главным героем песен и баллад, по–прежнему, он был объектом восхищения и подражания. В XIV-XV веках появляется и первая визуализация, прославляющая идею ратного поступка, подвига во имя прекрасной дамы или нуждающегося в защите.

Вместе с тем, в указанное время начался процесс упадка и разрушения рыцарства как культурного и исторического явления. XIV век начался с прогремевшей на всю Европу битвы при Куртре, когда в одночасье был истреблен весь цвет французского рыцарства. В дальнейшем все столетие было ознаменовано такими катастрофами. Битва при Халидон-Хилле, при Креси, при Пуатье, сражение при Моргартене – вот лишь некоторые вехи процесса разрушения рыцарства. Столетие закончилось страшной катастрофой на Балканах, под Никополем, когда 200 тысячная турецкая армия под командованием султана Баязида I разбила объединенное 70 тысячное рыцарское войско – цвет всей Европы.

По мнению Филиппа Контамина главной особенностью европейских средневековых войн было отсутствие крупных полевых сражений. Однако 14 век изменил ситуацию. Причины подобного процессы до сих пор мало изучены. Вероятнее всего это явилось следствием непрерывного развития военного искусства, эволюции тактики. Свою роль сыграли и многочисленные изменения, произошедшие в социуме в XIII - XIV веках. Для Франции большое значение имело правление Филиппа Красивого, ознаменованное борьбой с графом Фландрским и подчинением его территорий к Франции, разгромом Ордена Тамплиеров, запретом феодалам чеканить собственную монету и в целом чрезвычайно жесткая политика к любым проявлениям сепаратизма. Никогда еще Европа не видела массовых сожжений рыцарей, членов ордена. Это были люди несшие крест на восток, и они были преданы у себя дома. В то же время верные короне рыцари участвуют в походе во Фландрию, чтобы отомстить за жуткую резню, устроенную жителями Брюгге над французским гарнизоном. Около местечка Куртре происходит катастрофа, вошедшая в историю под названием «Битвы шпор». Всего французы имели 7,5 тысяч всадников и 3-5 тысяч пеших наемников, то есть 10-12 тысяч человек. Войском командовал граф д`Артуа. Получив сведения о движении противника, фламандцы сняли осаду замка Касселя и сосредоточились у Куртре, решив дать здесь бой. Их силы исчислялись в пределах 13-20 тысяч человек. Особенностью повстанческого войска было то, что в его составе находилось всего около 10 рыцарей (командующие и их свита), остальные являлись пехотинцами. Пехота состояла из стрелков (лучники и арбалетчики), пикинеров, и воинов, вооруженных палицами. Передовая (отборная) часть армии фламандцев была вооружена железными касками, кольчугами, латами и длинными пиками с ромбическим железным наконечником. За ней "следовали люди, не имевшие полного предохранительного вооружения; они носили легкий шлем, басинет, и деревянный щит, подвешивавшийся на шею. В качестве наступательного оружия они имели толстые, грубые палки, верхняя железная оправа которых образовала род яблока и затем оканчивалась железным наконечником в виде кинжала, так что это оружие можно было употреблять не только как пику, но отчасти и как булаву - это знаменитый goedendag, приобревший скоро в их руках громкую славу".

Приказ французским рыцарям атаковать врага, продвигаясь через собственную пехоту, внес разлад в войско – многие воины были потоптаны своей же кавалерией. Французским рыцарям удалось прорвать центр фламандской фаланги, но развить успеха они не смогли, ибо были контратакованы и отброшены фламандским резервом. Отразив три атаки французской конницы, оба фланга фламандцев перешли в решительное наступление, погнав бежавшего неприятеля к ручью. Началось преследование и физическое уничтожение рыцарей. Фламандцы нанесли полное поражение французскому войску. Одной французской конницы погибло около 4 тысяч человек. С убитых рыцарей победители сняли 700 золотых шпор и повесили их в церкви в память об этой победе. Главным итогом победы при Куртре стало то, что пожалуй впервые в истории хорошо организованная пехота фламандских горожан и крестьян, отстаивая свою свободу и независимость, наголову разбила рыцарскую конницу.

Преступления против человечности.
Все обвиняемые совершили преступления против человечности в период с 1939 года по 8 мая 1945 года в Германии и на территориях, оккупированных германскими вооруженными силами начиная с 1 сентября 1939 года, а также в Австрии, Чехословакии, Италии и в открытом...

Особенности гражданской войны.
Особенностью гражданской войны в России было ее тесное переплетение с антисоветской военной интервенцией держав Ан­танты. В основе военного вмешательства западных держав во внут­ренние дела России лежало стремление предотвратить располза­ние социалистическо...

Подвиг крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» в 1904 г.
26 января 1904 г. крейсер 1 ранга «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» были блокированы японским отрядом контр-адмирала С. Уриу в корейском порту Чемульпо (Инчхонь). Кроме русских кораблей здесь находились: английский крейсер «Тэлбот», французский «Паскаль», ...

Вторая половина XV в. – время появления высшей формы средневековой государственности, называемой абсолютной монархией . Наиболее типичные ее варианты – во Франции и Англии, а также в странах Пиренейского полуострова. Абсолютные монархии сложились также в странах Северной Европы. В отличие от них земли, исторически входившие в состав Священной Римской империи, напротив, оставались раздробленными, и здесь единых государств не возникло.

Классическим образцом собирания земель служит Франция. Здесь этот процесс, как известно, шел постоянно ускоряющимися темпами уже с начала XII в.; его затормозила Столетняя война. Она негативно повлияла на экономику страны, торговлю между городами, остановила урбанизацию, подорвала сельское хозяйство северных областей. В ряде регионов усилились сепаратистские настроения, а авторитет королевской власти, особенно на рубеже XIV–XV вв., резко снизился.

Однако успехи финального периода войны укрепили позиции короля и сплотили население, переживавшее подъем патриотических чувств. Кроме того, в этот период создавались новые структуры, способствующие укреплению центральной власти, – возникла постоянная наемная армия. В результате Франция вышла из потрясения хотя и разоренной, но в политическом отношении более стойкой.

Окончательное устранение феодальной раздробленности пришлось на период правления короля Людовика XI (1461–1483 гг.). Он расширил королевский домен, присоединив к нему Прованс (ранее принадлежавший Священной Римской империи) с крупнейшим портом Марсель, Руссильон и ряд земель, лежащих внутри королевства. Людовик несколько раз блестяще пользовался тем, что роды местной знати угасали, и благодаря династическим бракам, дипломатической игре или судебным решениям добивался включения их владений в состав своего домена, сплачивая тем самым французское государство.

Людовик XI был заметной и чрезвычайно странной личностью. Совершенно беспринципный, часто прибегавший к прямым подкупам, заказным убийствам, нередко пускавший в ход яд и откровенную дезинформацию, король оставался, как ни парадоксально, чрезвычайно набожным человеком, склонным временами впадать в полосы искреннего покаяния и душевных терзаний. Притчей во языцех стала знаменитая шляпа короля, увешанная оловянными образками многочисленных святых, перед которыми он регулярно и весьма истово молился в перерывах между своими откровенными злодеяниями.

Не очень симпатизируя большинству представителей высшей знати государства и своим придворным, Людовик окружил себя лицами низкого происхождения и не менее сомнительных моральных качеств. Среди них выделялся брадобрей короля Оливье, заслуживший у современников красноречивое прозвище Дьявол. Эти люди обычно являлись советниками монарха и нередко непосредственными исполнителями его криминальных замыслов.

Сам образ жизни Людовика в его укрепленной и полностью закрытой для внешних посещений резиденции в Плесси-ле-Тур был достаточно замкнутым и скрытным. Исключительную роль при нем играли многочисленные наемные войска короля, обычно укомплектованные иностранцами, а также знаменитая личная гвардия, составленная из шотландцев, – его личные телохранители.

Впрочем, подобное поведение монарха преследовало четкую цель – подавление сепаратизма в государстве любыми средствами. Сколь бы ни был порой зловещ образ короля, он работал на эту задачу и свою историческую миссию исполнил.

Начало правления оказалось для Людовика непростым. В послевоенной Франции оставалось немало феодалов, скептически относившихся к его власти. Особенно выделялся герцог Бургундии Карл Смелый (более точный перевод французского слова temeraire – безрассудный). В известном смысле столкнулись не просто два типа правителей, но две эпохи.

Отнюдь не воинственный, хотя и не гнушавшийся темными делами, предпочитавший денежный, судебный или политический путь решения проблем, Людовик – полная противоположность Карла. Тот вполне мог претендовать на лавры последнего рыцаря Средневековья: герцог-воин любил турниры, битвы и терпеть не мог политических игр и закулисных интриг. И исход такого противостояния исторически был вполне предрешен: за Карлом стояло уходящее прошлое, за Людовиком – неумолимо наступавшее новое время.

Карл сколотил мощную коалицию из крупных феодалов и принцев крови (Лигу общественного блага ), стремившуюся ограничить полномочия короля. В первые годы его правления она попортила ему немало крови. Именно в борьбе с коалицией и сложились окончательно тот тип правления и характер Людовика, который потом получил столь широкую огласку. Плетя интриги и заключая альтернативные союзы, искусно играя на недовольстве членов Лиги своим деспотическим лидером, король устранил большинство проблем, ею порожденных.

Бургундия, одно из крупнейших феодальных владений во Франции, была не единственной собственностью Карла. Ему также принадлежали и Нидерланды. В то время, чтобы контролировать свои владения, требовалось их соседство. Поэтому Карл стремился соединить земли – естественно, присвоив те, которые подчинялись королю. В свою очередь Людовик не только всячески этому противодействовал, но и всеми силами пытался ограничить влияние Карла на его территориях. Историческая обида, вызванная тем, что предки того сотрудничали с англичанами во время Столетней войны, подогревала конфликт с непокорным вассалом.

Людовик опирался на силы и финансы нидерландских городов, оказывая им всяческую поддержку и подчеркивая значимость бюргерской верхушки. Их деньги и пехотные подразделения неоднократно добывали ему победу. Кроме того, он активно поддерживал герцога Лотарингского и швейцарцев (швейцарская пехота именно с этих пор стала важной составной частью вооруженных сил Франции) против великодержавных планов Карла. Наконец, в битве при Нанси (1477 г.) против швейцарцев и лотарингских войск глава Лиги погиб. Большая часть герцогства Бургундского отошла Людовику, только Франш-Конте и значительная часть Нидерландов достались наследнице Карла Марии Бургундской. Она сразу вышла замуж за наследника престола Священной Римской империи Максимилиана.

Выбывание из игры наиболее последовательного и харизматичного противника короля символизировало конец феодальной вольницы во Франции. К концу царствования Людовика все территории страны оказались объединенными в рамках его домена – кроме порта Кале с округой (который англичане удерживали по договору еще полвека) и герцогства Бретань (поглощенного в 1491 г.). Объединение страны, по сути, завершилось.

Деятельность Людовика во многом удивительна еще и потому, что он нередко опережал свое время. В частности, основную ставку в хозяйственной области король сделал не на добывание денег от крестьянства, а на развитие городов, торговли и ремесленного производства. И в этом часто был намного активнее самих бюргеров. Так, например, он настоятельно рекомендовал лионским текстильщикам заняться производством шелковых тканей. Когда те стали сопротивляться, король намекнул, что отнимет у города все торговые привилегии.

Людовик вынашивал грандиозные планы: в частности, он хотел создать мощную компанию купцов для торговли с восточными странами, носился с идеей масштабной выставки французских товаров в Англии, рассчитывая застолбить место и там. Вообще, именно Людовик XI первый король Франции, который сделал упор на положительный баланс во внешней торговле страны, ставшей теперь его собственным владением.

Вывоз товаров и приток в государство звонкой монеты послужили основой экономической политики французских монархов на долгое время. Растущее благосостояние городской верхушки позволяло пополнять государственную казну.

При Людовике окончательно и бесповоротно складывается единое политическое, экономическое и культурное пространство Франции. Его завершала система абсолютной монархии, принявшей в эпоху преемников свои классические формы.

Основой ее оформления служило политическое влияние короля и сведение на нет роли феодалов как носителей власти. Ни в один из периодов Средневековья монархи не располагали таким объемом полномочий, распространяющихся на столь большой территории. В стране не остается уголков, куда не заглядывает монаршее око. Главный принцип абсолютизма – что угодно королю, то обретает силу закона . Инициатива и принятие положений и указов, проведение их в жизнь становятся исключительной прерогативой единственного правителя.

Центральная власть избавляется от стремящихся к независимости герцогов и графов, устанавливает сквозную систему административного и судебного подчинения во всей стране. Роль представительных органов была весьма своеобразной. С одной стороны, они продолжают функционировать: Людовик в самом начале своего правления созвал Генеральные штаты (1468 г.). С другой стороны, собираются чрезвычайно редко и по особым случаям (следующие были созваны лишь в 1484 г.; потом последовал 75-летний перерыв). При возрастании роли третьего сословия в жизни страны король сам определяет формы и объемы налогообложения, рассматривая представительные органы лишь как символ поддержания своего авторитета и пресекая всяческое их недовольство.

Меняется и суть отношений со знатью. В конце XV – начале XVI в. высший слой государства постепенно превращается в придворных, живущих преимущественно рядом с королем в столице и слабо связанных со своими феодальными владениями. Желание стать независимыми выражено у них слабо. Феодальная знать теперь видит благополучие не в самостоятельности, а в укреплении и обогащении государства. Она занимает нишу высшего чиновничества. Этот процесс затрагивает и более низкие слои феодалов: не очень знатные и богатые рыцари перемещаются из села в столицу, чтобы нести службу в королевской армии, занять государственные должности и т. д. Система столица-провинция окрашивается спецификой нового времени.

Неотъемлемая черта эпохи – этническая консолидация Франции. Взамен двух исторических регионов – Севера и Юга, делившихся на множество субрегионов и провинций, жители которых обладали своей культурной, языковой и ментальной идентичностью, во второй половине XV в. возникает единый французский этнос. Он представляет собой общность со вполне отчетливой самоидентификацией, общим литературным языком (хотя провансальский выговор как диалект сохранится до наших дней), единым внутренним экономическим, правовым и административным пространством.

Таким образом, абсолютная монархия – высшая форма развития государственной системы эпохи Средневековья. Одновременно это отрицание политических принципов классического феодализма, основанных на перераспределении власти по иерархической структуре сверху вниз. Абсолютизм выступает как итог феодальной эпохи и переходная форма к государственности Нового времени.

Процесс сложения абсолютной монархии в Англии имел свои отличительные особенности. Англия намного меньше пострадала от Столетней войны. На ее территории не велись бои, она не подвергалась разорению иноземными армиями. Однако малая численность населения и напряжение сил в течение столетия не прошли бесследно. Хозяйство оказалось подорванным, казна регулярно опустошалась королями-завоевателями. Участие многих людей из разных сословий в военных действиях и затем их возвращение нередко порождали социальные проблемы. Тяжело сказалась на Англии эпидемия чумы в 1348 г. Особенно пострадали города; число жителей убавилось намного. Периоды неудач в войне (1370–1380 гг.; итог противостояния) также провоцировали внутренние неурядицы политического и социального свойства. Следствием обострившихся проблем стали народные волнения второй половины XIV – начала XV в. (особенно восстание Уота Тайлера 1381 г. и Джека Кэда), а также обострение противоречий между группировками знати.

Вместе с тем в XV в. происходят заметные перемены в экономической жизни Англии: развивается промышленность, улучшается традиционное производство шерсти, купцы вывозят сукно на континент, возникают мануфактуры по выпуску тканей. Именно в этой отрасли все более обозначаются существенные перемены, послужившие превращению страны в ведущую буржуазную державу Нового времени.

Все более важную роль в экономике страны начинает играть морская торговля. До положения владычицы морей Англии еще очень далеко, но уже в XV в. становится понятно, что могущество островного государства зависит именно от этого. Начиная с 1389 г. ряд законодательных актов предписывает купцам Англии для перевозки товаров пользоваться только кораблями своей страны.

В общем можно сказать, что английская внешняя политика все более определяется интересами купечества.

Социальная структура общества размывается. Конечно, грань между феодалами и зажиточным крестьянством не стирается, зато создается мощная прослойка нового дворянства: так называемые джентри , позднее эсквайры или сквайры (буквально – оруженосцы). Ее составляют много людей, имеющих право на рыцарское звание, но не получающих его по каким-либо причинам, в том числе по собственному нежеланию. Их не привлекает обязательная в этом случае военная служба, и они предпочитают жизнь сельских помещиков военной карьере.

В то же время выделяется слой могущественной знати, все более отчетливо создающей группировки – своего рода коалиции и кланы, что подрывает внутреннюю стабильность государства. Нередко они становятся прямой угрозой королевской власти, прежде всего на местах, в графствах, оттесняя шерифов от реального управления.

Раньше, чем это произошло во Франции, завершается здесь и процесс национального объединения. Проблема заключалась в языковой и культурной пропасти, разделившей страну социально. Она появилась с XI в.: верхи общества следовали франкоязычной культуре, основные массы населения – традиционной англосаксонской. Хотя в целом этот раскол удалось преодолеть уже в XIII в., окончательное сложение единой английской национальной культуры и единого литературного языка относится также к XV в.

Завершение Столетней войны обернулось для англичан тяжелым кризисом, известным как война Алой и Белой Розы.

Борьба феодальных клик в конце XIV в. обостряется до предела, подстегиваемая неудачами в сражениях с Францией. После внезапной смерти Генриха V (1413–1422 гг.) ему наследовал годовалый сын Генрих VI (1422–1461 гг.). В условиях регентства битвы за власть достигли апогея.

Потеря всех территорий на континенте, фактический проигрыш Столетней войны, анархия вызвали всеобщее недовольство династией Ланкастеров и желание справедливой власти. Многие связывали эти надежды с Йорками – один из них, герцог Генрих, пользовался любовью как способный полководец, прославившийся в сражениях с французами. Его отзыв из армии вследствие интриг расценивали одной из причин поражения в войне. В результате Йорки постепенно стали лидерами массовой оппозиции, а конфликт дал о себе знать сполна.

В 1455 г. стороны начали боевые действия. Поскольку в гербе Ланкастеров была алая роза, а в гербе Йорков – белая, то и название соответствующее: война Алой и Белой розы. Через пять лет герцог Йоркский предъявил права на английский престол, но вскоре после этого погиб в сражении.

Несмотря на то что в рядах противников были люди самого разного происхождения, оплотом Ланкастеров оставался Север страны, а Йорков – более экономически развитый Юг. Купечество и рыцарство в основном выступили за Йорков, а Ланкастеры объединили вокруг себя крупнейших магнатов государства, которые боялись утратить власть, присвоенную в предшествующие десятилетия. Однако и на той, и на другой стороне была масса людей, сражавшихся за собственные интересы. Они неоднократно переходили из стана в стан, что обеспечило войне затяжной характер.

Сын Генриха Эдуард проявил себя талантливым руководителем и полководцем и в 1461 г. занял Лондон, где и короновался под именем Эдуарда IV (1461–1483 гг.). Престол перешел к Йоркам, начались преследования ланкастерцев.

Король желал проводить самостоятельную политику и не особо считался со своими соратниками, надеявшимися заместить ланкастерцев при дворе. Возглавивший уже внутреннюю оппозицию граф Варвик отстранил Эдуарда и вновь возвел на престол свергнутого и сидевшего в крепости Тауэр Генриха VI. Отставленный от дел монарх бежал во Францию, однако вскоре вернулся к власти. Варвик погиб в сражении, а Генрих VI был казнен.

В войне наступило затишье, вызванное истощением сил. В течение почти двух десятилетий Англия залечивала раны. Эдуард IV активно вмешивался в финансовую жизнь страны, сделав одной из главных своих задач материальную независимость короны. В частности, король сам занялся морской торговлей и получал от этого немалый доход. Не случайно за англичанами прочно закрепилась репутация нации лавочников. Он даже демонстративно напал на Францию в 1475 г., вероятно рассчитывая на поживу. Война не состоялась, так как Людовик XI откупился от английского монарха и даже впоследствии выплачивал ему пенсию.

Царствование короля-купца было достаточно долгим по средневековым меркам. После смерти Эдуарда престол занял его двенадцатилетний сын Эдуард V. Однако его дядя, герцог Ричард Глостерский, ставший регентом, отстранил племянника от власти и заключил его вместе с юным братом в Тауэр, где дети вскоре были убиты. Ричард занял трон под именем Ричарда III. Удачный полководец, лидер, он был жестоким правителем и оттолкнул от себя многих сторонников.

Династическая коллизия спровоцировала новый виток войны. Оппозицию возглавил Генрих Тюдор, граф Ричмонд, дальний наследник дома Ланкастеров. К ней примкнули и многие сторонники Йорков. В битве при Босуорте 22 августа 1485 г. войска Ричарда были разбиты, а сам он погиб. Генрих Тюдор стал королем Англии и, женившись на дочери Эдуарда IV, основал новую династию Тюдоров, занимавшую британский трон до начала XVII в.

Война завершилась. Корона, как обычно бывает, досталась в итоге третьей стороне. Однако стабильный экономический рост и социальные сдвиги становящегося все более буржуазным общества заложили основы нового периода английской истории. Переболев раздорами, смутой и борьбой за власть, общество укрепилось. Именно при Тюдорах Англия вступает в эпоху абсолютизма, в общих чертах напоминающего французский, но с поправкой на специфику английской социальной структуры.

Христианская религия в своем католическом варианте на протяжении всего периода Средневековья оказывала определяющее воздействие на общественную, политическую и частную жизнь всех регионов Западной Европы. Причиной, во-первых, было то, что в традиционных обществах роль религии в духовной жизни оказывается доминирующей. Во-вторых, в поздней Империи христианство служило господствующей идеологией, а Европа была в значительной мере уже крещена – по крайней мере, на подконтрольных Империи территориях.

Христианская церковь не только имела в своем арсенале сложившуюся и вполне каноничную идеологию, которая к V в., после вселенских соборов, приобрела законченные очертания. Еще более важным фактором было наличие достаточно мощного, иерархичного и управляемого аппарата. Он обеспечивал – в отличие от государственных и военных институтов – жизнеспособность и функциональность церковной системы. Когда рухнула Империя, она осталась единственной, которая уцелела в хаосе варварских завоеваний. Это обстоятельство обеспечило христианской церкви наиболее выгодные стартовые позиции на заре Средневековья.

Кроме того, неспокойная атмосфера Темных веков, с их войнами, смутами и насилием, усилила значимость христианства как утешения и успокоения. Идея же всеобщего равенства перед лицом Господа помогла германским народам воспринять перестройку социума, стремительно терявшего прежние основания равенства людей.

В Средние века христианская идеология превратилась в неотъемлемую часть системы феодальных отношений. Более того, повсюду – и на Западе, и в Византии, и в Восточной Европе – церковная организация выступала важнейшей составляющей административного и государственного аппарата.

Уже к моменту заката Рима христианство обрело несколько иные формы. Решающую роль сыграли идейное переосмысление позднеантичной философии (в особенности неоплатонизма и стоицизма) и превращение его в официальную государственную религию.

Решения Никейского (325 г.) и Константинопольского (381 г.) соборов, а также богословские идеи Августина (354–430 гг.) отточили догматику. Мысль Августина о земном противостоянии Государства Божьего (Civitas Dei ) Государству дьявола утвердилась лейтмотивом всего средневекового христианства. Она обусловила его миссионерскую позицию, а также неустанную борьбу с еретическими движениями, рассматривавшимися церковью как явное порождение дьявольских сил.

Но, стоило преодолеть позднеантичные следы, возникла проблема понимания и усвоения христианских ценностей язычниками – прежде всего германцами и в меньшей степени западными кельтами. Набор традиционных представлений варваров с их родовой идеологией и культом войны не соответствовал евангельским заповедям. В результате длительного и непростого сосуществования христианской и североевропейской этических систем проявились два обстоятельства.

Во-первых, само средневековое христианство сделало ряд послаблений. Оказались допустимы феномены, немыслимые для ранних христиан. Чего стоит хотя бы появление на свет целого ряда духовно-рыцарских орденов, члены которых регулярно сочетали монашеское воздержание с прямым насилием и убийствами на поле брани. Да и ключевая идеология рыцарства – плод сочетания евангельских заповедей и норм, провозглашенных Эддами.

Во-вторых, в эпоху Средневековья традиционная германская и кельтская мифологии, оттесненные в маргинальные верования, дали блестящие всходы в виде богатейшей европейской сказочной традиции с ее гномами, эльфами, троллями и феями. Христианство и язычество поделили между собой ниву народной культуры Средневековья.

Христианская церковь, выйдя в начале IV в. из подполья, очень быстро начала трансформироваться в мощную, структурированную и отличающуюся высокой дисциплиной организацию. Ее основу составляли пресвитеры – приходские священники, возглавлявшие приходы. Группа приходов одного региона подчинялась епископу . Роль последнего, особенно на этапе раннего Средневековья, была очень высока. И пока власть папы римского не укрепилась, епископы в значительной степени определяли идеологию и политику церкви на местах.

Церковная иерархия – до уровня епископата – была идентичной на всем пространстве бывшей Римской империи. На более высоких ступенях восточная и западная традиции различались.

На Западе несколько епископств объединялись под властью архиепископа, а следующим и последним признавался статус папы римского. Восточная церковь – более многочисленная и иерархичная – объединяла епископства в митрополии, а те – в несколько патриархатов: Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский.

Таким образом, задолго до окончательного раскола в XI в. православная и католическая церкви имели различное внутреннее устройство.

Церковную жизнь регулировали соборы: вселенские (представлявшие всю церковь и до IX в. проходившие в Константинополе) и поместные, на которые съезжались представители нескольких епископств. Большинство догматических и иных решений, касающихся понимания христианства и церковного устройства, принималось на таких соборах.

В отличие от восточной церкви, изначально находившейся под контролем Империи и государства, западная просто не сталкивалась с какой-либо силой, способной ее подчинить. Напротив, среди маломощных варварских королевств, постоянно враждующих между собой, именно церковь выступала как наиболее сплоченная организация. Да и большинство ее иерархов в начале Средних веков вели светский образ жизни, а внешне и в поведении мало отличались от знати. Именно здесь кроется причина самостоятельной позиции католицизма в средневековой Европе, этим обусловлены его постоянные претензии верховенства над светской властью. Лепту внесли и папы римские, стремившиеся к упрочению своего духовного и мирского влияния.

Уникальность статуса папы была типично западным проявлением церковной жизни, непонятным и неприемлемым на Востоке. Рост авторитета понтифика, как традиционно считается, связан с христианским представлением о том, что именно римскому первосвященнику надлежало стать преемником апостола Петра, бывшего наместником Христа в Риме и, следовательно, в западных землях. Не менее расхоже мнение, что дипломатические переговоры папы Льва I с Аттилой, якобы вынудившие последнего покинуть Италию и спасшие западный мир, продемонстрировали, в чьих руках находится реальная власть. Во всяком случае, сами папы подчеркивали значимость этого события. Впрочем, усиление их влияния, несомненно, вызвано многими причинами – объективными (общее положение дел в Европе) и субъективными (деятельность конкретных пап и государей).

Вакуум власти на континенте и рост экономической и политической самостоятельности папства позволил уже Григорию I (590–604 гг.) оспорить право константинопольского патриарха на титул вселенского владыки – разумеется, в свою пользу. Сложившийся в эпоху Хлодвига союз франкских королей с епископами и папами при первых Каролингах приобрел классические черты.

Особое место церкви в средневековом обществе определялось, кроме того, ее исключительной важностью в поддержании культурного наследия. Она служила единственным хранителем не только канонической, но античной и общечеловеческой традиции, будучи источником образования. В ней существовали едва ли не все искусства. То немногое, что уцелело от греко-римской древности, уцелело преимущественно в церковном кругу.

Обучение грамоте и гуманитарным наукам сосредоточивалось в церковных школах и в монастырях. Последние, в свою очередь, были библиотеками, а также местом, где копировали книги, – их переписывали в монастырских скрипториях.

Грамотные и образованные люди в течение длительного времени требовались только в церковной практике, лишь изредка привлекаясь и к решению мирских задач. Практика светского образования для внецерковных нужд дает о себе знать только к XII в. Хотя далеко не всегда сакрализация процессов обучения и познания в целом оказывалась плодотворной, церковь не позволила Европе утратить последние крупицы античной системы образования и одичать окончательно. Впрочем, трудно сказать, как развивалась бы Европа при доминировании германской языческой традиции, не испытавшей христианского воздействия.

Особенность средневекового христианства определило монашеское движение. Зародившись в Африке и на Востоке в IV в., оно в века неустойчивости помогало людям найти успокоение, поддерживая само существование церкви. Как самодостаточные общины, монастыри обзаводились земельными и иными владениями и становились все более заметными субъектами. Они нередко брали на себя социальные и экономические функции городов, выступая как хозяйственные центры округи, обрастающие соответствующей инфраструктурой.

Важную роль сыграли также монашеские ордена. Первый из них создан в 529 г. Бенедиктом Нурсийским в монастыре Монте-Кассино – он получил название бенедиктинского . По его образцу и уставу жило большинство монастырей в период раннего Средневековья.

Опору церкви составляли принадлежавшие ей земли, постоянно пополнявшиеся новыми угодьями. Увеличение монастырских и епископских владений, а в перспективе – и непосредственно папы римского – обеспечивало надежную основу их финансового и материального благополучия. Так, при Карле Великом в имперских землях (т. е. во всей Западной Европе) была официально узаконена церковная десятина (decima ). К концу раннего Средневековья церковь превратилась в наиболее состоятельный субъект Европы. Кризисы и потрясения, как правило, заметно укрепляли ее положение: максимум подаренных и завещанных ей территорий пришелся на ожидание конца света в 1000 г. и на первый этап крестовых походов – рубеж XI–XII вв.

Кроме того, в идеологизированном средневековом обществе католическая церковь обладала мощнейшими рычагами воздействия на человека – нередко более эффективными, чем материальные стимулы. К ним относились, например, предание анафеме (проклятию), отлучение, провозглашение интердикта над целыми областями и странами (запрет любых форм богослужения и религиозных обрядов, как это происходило в Англии начала XIII в.). Подобные меры ставили провинившихся людей или регионы в невыносимые условия: запрет отправления культа мог парализовать всю духовную жизнь общества, ведь нельзя было совершить ни крещения, ни отпевания. Это оказывалось куда более действенно, чем даже война.

При кажущемся единстве основ между западной и восточной церковью существовали как догматические, так и вполне земные разногласия, которые привели к дележу сфер влияния. Катализированные движением иконоборцев на Востоке, они достигли особого накала в середине IX в., при папе Николае I, а через два века, в 1054 г., католическая церковь окончательно отпала от православной. Христианский мир официально раскололся.

Эти два столетия сопровождались явной деградацией папской власти и подрывом ее духовного авторитета. Главной причиной стала воцарившаяся в Европе феодальная анархия, которая лишила папство значительной части финансовых перечислений и покровительства каролингских монархов, у которых не было желания и возможности выступать гарантами папы римского. Происходили подвижки и в церковной иерархии.

Кризис помогло преодолеть вызревшее в монастырской среде клюнийское движение, оздоровившее церковь и окончательно отделившее ее от мирской жизни. При этом ее воздействие на общество только возрастало. Это произошло во время понтификата Григория VII (1073–1085 гг.) и его преемников. Тогда законодательную силу обрели нормы, которые кажутся теперь само собой разумеющимися: неучастие священнослужителей в войнах, охотах, ношение ими специфического одеяния, целибат и т. д. Еще капитулярии Карла Великого пытались узаконить такие положения, да и сама церковь противилась обмирщению священнослужителей. Однако лишь к периоду высокого Средневековья восторжествовала строгая церковная жизнь. Это позволило церкви сыграть ключевую роль в движении крестоносцев.

Политически папство оказалось в двойственном положении. Образование больших и сильных европейских государств шло вразрез с общеевропейскими притязаниями Римского престола. Вместе с тем способствовало росту церковного влияния в возрождавшихся королевствах, и в результате католическая церковь богатела. Поэтому папы римские в XII–XIII вв. часто лавировали и меняли приоритеты.

По единодушному мнению специалистов, наивысшее торжество папства пришлось на первую половину XIII в. – прежде всего время понтификата Иннокентия III (1198–1216 гг.), который рьяно отстаивал идею верховенства духовной власти над светской.

Иннокентий III сделал все, чтобы слово папы римского звучало вердиктом высшей судебной инстанции в католическом мире. С ним же связана и организация Четвертого крестового похода, показавшего претензию папства охватить своим влиянием и православный мир. Эта тенденция в XIII в. получит свое отчетливое воплощение.

В это время создаются новые монашеские и духовно-рыцарские ордена, а также развертывается борьба с еретическими движениями.

Последние, подстегиваемые реакцией на церковный диктат, имели много общего. Все они предполагали критику желания церковнослужителей властвовать, порицали стиль жизни духовенства и двойные стандарты по отношению к клиру и мирянам, требовали вернуться к первоначальной, апостольской традиции церковной жизни.

Непримиримое отношение к еретикам побуждало организовывать внутриевропейские крестовые походы (против альбигойцев (с 1209 г.), апостоликов (1306–1307 гг.), гуситов (1420–1431 гг.)). На рубеже XII–XIII вв. папы римские поддержали и серию крестовых походов в Прибалтике: против язычников финнов и балтов, а также против православных русских княжеств.

Франциск Ассизский (1182–1226 гг.), происходивший из богатой семьи торговца сукном, начал проповедь бедности и покаяния, оставив все свое имущество, покинув семью и странствуя по Северной Италии. Его все более многочисленные сторонники-минориты (меньшие братья) соревновались в простоте жизни, самоуничижении и смирении перед Господом. Число последователей возрастало, и в 1209 г. францисканство было легализовано Иннокентием III, быстро превратившись в обширный монашеский орден. К 1264 г. существовало 1100 францисканских монастырей в большинстве стран Европы. Возникло и братство терциариев – монахов, остающихся жить в миру.

Если францисканцы скептически относились к богословской учености, не видя в ней пути к святости, другой орден – доминиканский – сделал ставку именно на нее. Его основатель, испанский рыцарь Доминик Гусман, рассматривал свое детище как братство нищенствующих проповедников, способных грамотно и убедительно отстаивать истинную веру. В 1216 г. орден также был легализован папой и занял видное место в церковной жизни.

Доминиканцы развернули масштабную миссионерскую деятельность за пределами Западной Европы: уже в XIII в. их монастыри возникают на Руси, орденская братия появляется в Китае, Японии и других странах Востока. Из среды доминиканцев вышло много богословов, нередко преподававших в крупнейших средневековых университетах. К тому же доминиканцы часто становились инквизиторами.

Инквизиция (от латинского inquisitio – расследование) возникает в конце XII в. Сначала это судебный орган при епископатах для борьбы с ересями. В дальнейшем она выделяется в самостоятельную организацию, непосредственно подконтрольную папе, и приобретает все больший вес.

Полномочия инквизиции выходили далеко за рамки наказания еретиков. Она отслеживала и карала за разные воззрения, которые можно охарактеризовать как вольнодумство.

Наиболее распространенным было сожжение на костре – чаще всего уже после удушения (в этом случае формально наказуемый погибал без пролития крови).

Впрочем, демонизировать инквизицию не стоит: церковный суд сам не приводил в действие приговоров – это всегда выполняли мирские власти. К тому же столь живописно рисуемые обывательским сознанием картины пылающих по всей Европе костров имеют слабое отношение к эпохе Средневековья: основные процессы над ведьмами пришлись, например, на Новое время – XVI–XVII вв., чаще всего они проходили в Испании после Реконкисты.

На II Лионском соборе (1274 г.) была установлена существующая до сего дня процедура избрания папы. Конклав, совет из высших иерархов – кардиналов (от латинского cum clave , под ключом), должен был избрать понтифика в течение трех дней. Если они не делали этого, им урезали рацион питания, через пять дней переводили на хлеб и воду и на весь срок конклава лишали доходов от церквей.

При Бонифации VIII (1294–1303 гг.) в 1300 г. впервые выпустили индульгенции – грамоты об отпущении грехов. С точки зрения католического догмата о преизбыточествующей благодати ничего предосудительного в них не было, но распространившаяся впоследствии продажа индульгенций за деньги, ставшая важной статьей доходов папского двора, вызвала резкое неприятие в обществе. Она была одним из поводов для Реформации.

Квинтэссенцией идеологии папства служит положение одного из документов Бонифация VIII: «Подчинение всякой твари человеческой римскому первосвященнику является обязательным условием Спасения».

Однако в этот же период безраздельное господство католицизма и папской власти пошатнулось. В 1309 г. под давлением французского короля престол покидает Рим (!) и до 1378 г. пребывает в Авиньоне, на юге Франции (так называемое Авиньонское пленение пап), напрямую обслуживая ее политические интересы. Но и по возвращении резиденции в Рим проблемы не исчезают: в этот период, именуемый «Великой схизмой», в течение примерно семидесяти лет, до Лозаннского собора 1449 г., на место папы метят по нескольку претендентов сразу.

К началу XV в. папство пребывает в откровенном упадке: его роль политической, да и духовной силы ослабевает. Это продиктовано ростом национального самосознания и стремительным превращением средневековой Европы в конгломерат мощных самостоятельных государств. Папству в этой структуре не остается места.

Самое же главное заключалось в том, что авторитет католической церкви оказался подорван, ее финансовая политика вызывала все большее раздражение, особенно в землях Священной Римской империи германской нации. С начала XV в. складываются предпосылки Реформации, начавшейся столетием позже.

Расцвет феодализма – время рыцарства и присущего ему способа ведения боя. Тяжелая кавалерия в XII–XIII вв. безраздельно доминирует на полях сражений. Одновременно сокращается численность войск – даже в крупных сражениях количество участников обычно не превышает сотен, редко доходя до нескольких тысяч. Вспомогательные отряды пехотинцев и легковооруженных всадников многочисленны, но исход войн зависит почти исключительно от рыцарей.

Вооружение всадника претерпевает некоторые изменения. Для наступления по-прежнему применяется тяжелое кавалерийское копье. Оно постепенно усложняется конструктивно и увеличивается в размерах: на копье появляется защита для руки, прикрывающая и часть тела всадника, древко утяжеляется и удлиняется. Таранный удар таким копьем приводит к тяжелейшим последствиям для противника. Тому же служит прочная посадка в седле: выбить из него рыцаря становится все сложнее.

Каролингский меч, не меняясь в конструкции, также увеличивается в размерах. В XIII в. появляются его полуторные варианты (с несколько удлиненной рукоятью, за которую иногда брались и двумя руками), а также прообразы полноценного двуручного меча. В XIII в. он трансформируется в классический рыцарский меч примерно тех же габаритов, но с заметно сужающимся клинком, снабженным ярко выраженным острием. Этот меч имеет развитую гарду и мощное навершие (яблоко), демонстрируя собой возросшую роль фехтования на мечах при отсутствии щита. Тот становится меньше, согласно требованиям времени: функции защиты тела все более выполняет доспех.

Активно используются многочисленные образцы ударного вооружения: кистени, булавы и т. д. Будучи распространенными в эпоху раннего Средневековья, со временем они нашли применение и в рыцарской среде. Их популярность связана с расцветом духовно-рыцарских орденов. Поразить врага, не проливая крови, несколько ослабляло противоречие с евангельскими заповедями, с чем сталкивался каждый воин-монах.

Стрелковое вооружение по-прежнему не было представлено в арсенале рыцарства как неблагородное. Арбалетом иногда пользовались охотно, особенно при осадах замков. Однако его не очень поощряют – в XII в. вышла папская булла, предписывающая использовать арбалеты только в войнах с неверными (разумеется, из-за их эффективности) – таким образом стремились ограничить потери среди рыцарей в европейских войнах.

Трансформировался и доспех. В классический период господствует кольчужный хауберк – рубаха с капюшоном и перчатками, выполненными заодно с ней. На ноги надеваются кольчужные чулки, крепящиеся к поясу. Этот комплект станет классическим в эпоху крестовых походов, обычно дополняясь шлемом, хотя иногда тот отсутствовал. Для смягчения ударов под кольчугу надевали кожаные или стеганые матерчатые одеяния.

Все это помогало защититься от случайных (не парированных) рубящих ударов, однако не было гарантией безопасности. Стрелковое вооружение пробивало доспех практически всегда. Впрочем, европейские рыцари, как правило, не сталкивались с кочевниками, а потому проблема не стояла слишком остро. Для европейских же театров военных действий такой доспех подходил идеально.

Постепенно возраставшие требования к качеству защиты и технологические достижения металлургии позволили создать типичный горшковидный шлем XIII в. (так называемый топхельм) и усилить кольчугу металлическими пластинками, которые со временем покрывали все большую площадь тела. Пластинчатое бронирование началось с голеней и предплечий, которые в первую очередь подвергались ударам.

В крестовых походах выяснилось, что доспехи нагреваются под лучами солнца, вызывая массу неудобств. Тогда и придумали использовать матерчатую одежду (котта или сюрко). В обиход вошло поверх защитного вооружения носить плащи. Рыцарский доспех перестанут покрывать одеждой лишь в первой половине XV в.

Типичны для классического периода рейды сравнительно небольших феодальных армий, ядро которых составляли отряды рыцарей. Главными формами боевых столкновений выступают регулярное сражение, разорение округи и осада крепостей.

Обычно сражение, вначале представлявшее конную атаку – стенка на стенку, превращалось в серию поединков, когда рыцари старались выбрать противника в соответствии с собственным статусом. Очень быстро главной задачей стало не убийство, а принуждение к капитуляции, чтобы получить выкуп, а также коня и доспехи побежденного. Поэтому рыцарские войны были почти бескровны. В битве, в которой участвовали сотни рыцарей, погибало зачастую лишь несколько человек.

Другие рода войск служили вспомогательным целям. Легкая кавалерия предназначалась для разведки, пехота прикрывала обозы и создавала эффект массовки, привлекаясь также при осадах. Классическими примерами подобных сражений были битвы при Бувине и Ларош-о-Муане (обе в 1214 г.).

Разорение неприятельской территории – важнейшая форма ведения войны в Средние века, поскольку это был наиболее легкий способ нанести противнику ущерб.

Что касается осадных мероприятий, то с началом массового возведения в Европе каменных замков (с XI в.) и возникновением множества больших и малых городов они оказывались все более актуальными.

Крепость позволяла собирать войска и поддерживать их боеспособность, а также контролировать прилегающую территорию. Строительство замков быстро превратилось в целую отрасль военного искусства – их возводили с учетом особенностей ландшафта. Особенно неприступными оказывались замки, возведенные в гористой местности на Верхнем Рейне, в предгорьях Альп, Пиренеев, Апеннин и Карпат и т. д. При отсутствии пороха и качественной осадной техники взять их не представлялось возможным.

Как правило, замок включал главную башню (донжон), комплекс хозяйственных, военных и жилых построек, одно или несколько колец мощных каменных или кирпичных стен с башнями. Его осада могла длиться месяцами и даже годами; оборонял же замок подчас совсем небольшой контингент из нескольких десятков человек. Вместе с тем в XII–XIII вв. заметно развивается осадная и метательная техника; появляются даже образцы, порой превосходящие изобретения античности.

Громадную популярность приобретают турниры – регулярные состязания рыцарей, сводящиеся и к классическим поединкам на копьях, и к иным формам рыцарского боя. Постепенно их правила ужесточались. Если вначале бились исключительно тупым оружием, то затем все чаще применяют боевое. В определенном смысле грань между турниром и рыцарской войной становилась иллюзорной, и ее исчезновению помешало лишь возрождение пехоты.

Возникновение специфических обществ с доминированием третьего сословия (например, в Швейцарии), организация отрядов самообороны в городах, прогресс пехотного оружия (появление алебарды и распространение луков и арбалетов) позволили к концу XIII – началу XIV в. сформироваться эффективным отрядам пехотинцев, способным на равных противостоять даже сомкнутым порядкам рыцарской кавалерии. Создается своего рода специализация: английские лучники, генуэзские арбалетчики, фламандские и швейцарские алебардисты – к XIV в. важная сила на полях сражений. Эпоха господства рыцарства клонилась к закату.

Классические образцы успешных действий пехоты – битва при Куртрэ (1302 г.) и все основные сражения Столетней войны (Креси – 1346 г., Пуатье – 1356 г., Азенкур – 1415 г.).

Менее революционным, как это ни странно, было первое военное применение пороха. До конца XV в. огнестрельное оружие оставалось в основном стационарным (артиллерия) и отличалось крайне низкой скорострельностью. Это исключало его использование в полевом бою, ограничивая контрфортификационными действиями. Только в XVI в. войдут в употребление действительно мобильные и эффективные образцы стрелкового вооружения, вытесняющие лук и арбалет.

Облик рыцарского вооружения в XIV–XV вв. приобретает хрестоматийный вид: стальная пластинчатая кираса, закрывающая туловище, дополняется пластинчатыми же прикрытиями рук и ног, собранными из десятков частей, – обычно на кожаных ремнях. Под доспехом почти всегда присутствует кольчуга. Щит становится совершенно символическим по размерам (тарч) и обычно полностью металлическим.

Шлем видоизменяется, создаются два его варианта. Один – бацинет («собачья морда») с подвижным и сильно выдающимся вперед забралом, который постепенно трансформируется в классические шлемы XV в. – типа армэ и бургиньон. Второй – салад, иногда имеющий забрало, но прикрывающий голову только сверху, – находит свое распространение как в кавалерии, так и в пехоте.

К концу XV в. рыцарский (готический) доспех общим весом около 25–33 кг позволял добиться максимума эффективности в бою при сохранении маневренности. Усовершенствование образца – максимилиановский доспех – лишь попытка продлить существование некогда главного элемента рыцарской экипировки.

Копье как основное оружие рыцаря становится анахронизмом, уступая в XV–XVI вв. первенство мечу. Со временем появляется гигантский двуручный меч, длиной до 150–160 см и более, который все большую популярность приобретает у пехоты – в частности, среди немецких ландскнехтов. Манера боя с таким оружием уже ничем не напоминает действия воинов раннего Средневековья, щит практически не используется. Стремление поразить закрытого доспехами противника в уязвимые места приводит к тому, что тяжелый рубящий меч превращается в изящную шпагу, которая предназначена для фехтования. Именно ею и завершается эволюция клинкового оружия в эпоху Средневековья.

На рубеже XV–XVI вв. стратегическая роль замков становится менее значимой вследствие развития артиллерии. Совершенствование действий пехоты и ее вооружения делает бессмысленным использование стальных лат, и к 1550-м годам они почти повсеместно выходят из употребления, оставаясь лишь элементом парадного костюма полководцев и иногда возрождаясь в виде кирасы в тяжелой кавалерии. Эпоха рыцарских войн завершается окончательно.

Черты распада феодальной системы начинают проявляться с эпохи высокого Средневековья. Кризис был достаточно длительным и неравномерным, но повсеместным и всеохватным.

В экономике он сказывался двояко. Во-первых, повышение производительности крестьянских хозяйств создавало хорошую базу европейской экономики в целом. Оно подстегивалось желанием феодалов повысить ренту и получить доход, чтобы купить новые товары. Подобная тенденция утвердилась во время крестовых походов. Однако это стимулирование производителя и перевод его с натуральной на денежную форму ренты неизбежно сопровождался либерализацией отношений. В итоге к XV в. в Западной Европе практически не осталось лично зависимых крестьян, и феодальные отношения в деревне начали разрушаться.

Бурное развитие городов, сопровождавшееся перемещением в них центра европейской жизни, резко повышало их значимость. Роль горожан в экономике – как ремесленников и торговцев – неуклонно росла; в регионах, где урбанизация оказалась наиболее заметной, становилась определяющей. Очаги капитализма в Северной Италии и Фландрии представляли собой вполне соответствующие стандартам Нового времени районы. Здесь концентрировались богатые города и высокоэффективное сельское хозяйство, они связывались множеством торговых нитей с весьма отдаленными областями.

Кардинально изменилось положение феодалов. Уже в XIV в. рыцарство оказывается не в состоянии претендовать на роль единственной военной и политической силы в Европе – его монополию на полях сражений, в экономике и духовной жизни подорвали соответственно пехотинцы, горожане и нарождающаяся из третьего сословия интеллигенция. Былой стимул и оправдание безраздельного господства военно-феодальной знати в жизни Средневековья – ее ответственность за происходящее – теперь становятся неубедительными. Неизбежно встает вопрос о правомочности притязаний феодалов на власть. Ответ на него – буржуазные революции. Они пройдут во второй половине XVI – начале XX в. И все причины, их вызвавшие, коренятся в недрах зрелых феодальных отношений.

Исчезает также питательная среда этого уклада – политическая раздробленность. На месте варварско-римских владений уже в XIII в. образовываются государства с единой национальной экономикой, культурой, превращающиеся к концу XV в. в абсолютные монархии. Возвращение их королям статуса верховных правителей всех земель создает принципиально иную политическую и социальную атмосферу, исключающую существование феодальной иерархии в классическом понимании этого слова.

Кардинально меняется место католической церкви. Пережив расцвет, в XIV–XV вв. она утрачивает диктат над идеологической сферой. Снижение авторитета папства, распространение еретических взглядов сопровождаются секуляризацией сознания. Мировосприятие человека становится более прагматичным, менее склонным интерпретировать бытие исключительно религиозным образом. Довершает картину превращение ряда ересей в зародыш евангельско-реформатского движения. Оно потребовало возврата к нравственно чистой, соответствующей апостольским и евангельским идеалам церкви. К началу XVI в. грядущая Реформация становится неизбежной, а с ней наступает конец единству духовной культуры Средневековья.

В XIV–XV вв. сполна обозначились принципиально новые, гуманистические тенденции во всех видах изобразительного искусства и литературе, заметные еще с XII в. Это символизировало разрыв с прежней традицией.

Западная Европа в конце XV – середине XVI в. вступила в качественно новый этап своей истории. Эпоха Средних веков завершилась.

Столетняя война - закат рыцарства

И еще не раз в ходе Столетней войны английская сторона показывала французской, что значат на поле битвы дисциплина, продуманная тактика и единство действий. 19 сентября 1356 французское рыцарство потерпело еще одно страшное поражение в битве при Пуатье.

Шеститысячный английский отряд, которым командовал старший сын Эдуарда 111, прозванный из-за цвета своих доспехов Черным Принцем, занял в окрестностях Пуатье очень выгодную позицию за изгородями и виноградниками, в которых затаились лучники. Французские рыцари двинулись было в атаку по узкому проходу между изгородями, но на них обрушился град стрел, а потом на сбившихся в беспорядочную толпу французов ударили английские рыцари. Погибли около пяти тысяч воинов, не считая огромного числа взятых в плен. Сдался на милость победителя и сам король Иоанн II, сменивший к этому времени Филиппа VI на французском престоле.

Французское войско чуть ли в пять раз превосходило численностью противника, но английские лучники на этот раз скрывались за специально сооруженным частоколом, который мешал наступлению тяжеловооруженных рыцарей. При Азенкуре французы потеряли шесть тысяч убитыми, среди которых были герцоги Брабантский и Бретонский, и еще две тысячи рыцарей попали в плен, в том числе и ближайший родственник короля герцог Орлеанский.

И все же в конце концов победителями в Столетней войне оказались французы, отвоевавшие огромные территории королевства, которыми долгие годы владели англичане. Усвоив преподанные уроки, Франция опиралась в войне с захватчиками уже не столько на рыцарство, сколько на весь народ; недаром самые большие успехи в войне оказались связанными с простой деревенской девушкой по имени Жанна д`Арк. Время неумолимо менялось, и рыцарство сходило с исторической сцены, где столь долго играло главные роли, уступая место иным силам.

Рыцари Малов Владимир Игоревич

Столетняя война - закат рыцарства

И еще не раз в ходе Столетней войны английская сторона показывала французской, что значат на поле битвы дисциплина, продуманная тактика и единство действий. 19 сентября 1356 французское рыцарство потерпело еще одно страшное поражение в битве при Пуатье.

Шеститысячный английский отряд, которым командовал старший сын Эдуарда 111, прозванный из-за цвета своих доспехов Черным Принцем, занял в окрестностях Пуатье очень выгодную позицию за изгородями и виноградниками, в которых затаились лучники. Французские рыцари двинулись было в атаку по узкому проходу между изгородями, но на них обрушился град стрел, а потом на сбившихся в беспорядочную толпу французов ударили английские рыцари. Погибли около пяти тысяч воинов, не считая огромного числа взятых в плен. Сдался на милость победителя и сам король Иоанн II, сменивший к этому времени Филиппа VI на французском престоле.

Французское войско чуть ли в пять раз превосходило численностью противника, но английские лучники на этот раз скрывались за специально сооруженным частоколом, который мешал наступлению тяжеловооруженных рыцарей. При Азенкуре французы потеряли шесть тысяч убитыми, среди которых были герцоги Брабантский и Бретонский, и еще две тысячи рыцарей попали в плен, в том числе и ближайший родственник короля герцог Орлеанский.

И все же в конце концов победителями в Столетней войне оказались французы, отвоевавшие огромные территории королевства, которыми долгие годы владели англичане. Усвоив преподанные уроки, Франция опиралась в войне с захватчиками уже не столько на рыцарство, сколько на весь народ; недаром самые большие успехи в войне оказались связанными с простой деревенской девушкой по имени Жанна д`Арк. Время неумолимо менялось, и рыцарство сходило с исторической сцены, где столь долго играло главные роли, уступая место иным силам.